В начале февраля Александр Лукашенко приехал к Владимиру Путину в Сочи. Комментаторы напоминали: это седьмая встреча за полгода. Основным предметом этих интенсивных переговоров были две темы: дорожная карта интеграции и цена на нефть и газ. Лукашенко весь 2019 год находился под небывалым ранее давлением Кремля.
Сначала в первой половине года Москва отправила в Минск Бабича, который повел себя резко и Лукашенко добился его отзыва. Но затем началось небывалое по цинизму полугодовое обсуждение в российских медиа — причем не в маргинальных, а в основных, государственных, сценария присоединения Беларуси. Многоголосый хор российских статусных спикеров на разные лады совершенно открыто обсуждал сценарий решения путинского транзита 2024 года через «присоединение Беларуси».
Не только в социальных медиа (с пониженной ответственностью), но и в традиционных российских медиа эксперты уже обсуждали перспективы военной операции по захвату Беларуси, возможности сопротивления и партизанской борьбы населения против этого.
Все это ежедневно читалось в Минске. У Лукашенко не было никаких оснований сомневаться в том, что делается это с личного одобрения Путина. Лишение Беларуси суверенитета обсуждалось кремлевцами в будничном тоне. Смысл сводился к тому, что «раз нам это надо для продления Путина у власти, то весь суверенитет Беларуси стоит пять копеек». В течение полугода Лукашенко читал о себе непрерывный поток гопнического бубнения в стиле: «Раз шапка нам нужна, давайте ее сорвем с головы прохожего».
Лукашенко держался. На переговорах улыбался. Перед переговорами 7 февраля в Сочи он сказал, что эта встреча — «момент истины». Для него этот момент и наступил. Он уехал из Сочи без итогового выхода к журналистам.
Тем временем путинцы пошли своего дорогой: сначала началась конституционная реформа, а затем пандемия. Беларусь отошла на второй план. Несогласованные пункты дорожных карт интеграции тоже съехали с повестки дня. Тем более, что на август у Лукашенко были запланированы выборы. Кремль решил оставить все вопросы «на потом», на «после выборов». У всех складывалось ясное впечатление, что исход этих выборов в любом случае ослабляет Лукашенко, а не укрепляет.
Но старый медведь постсоветского пространства, ветеран здешних полей и лесов, решил дать понять, что не бывает оскорблений без ответа.
В ночь на 29 июля он произвел арест большой группы российских наемников. И в течение следующих трех дней совершенно ясно дал понять, что эти задержания не следствие недоразумения или предвыборный маневр, а мощный, продуманный и очень рискованный ответ на травлю со стороны Кремля в течение 2019 года.
Независимо от того, как быстро Минск освободит «вагнеровцев» и чем кончится разгром Белгазпромбанка, отношения между Минском и Москвой теперь повернуты невосстановимо. Лукашенко нанес Кремлю удар максимально возможной силы.
Во-первых, объектом выбрано «вмешательство в чужие выборы», во-вторых, «русские наемники», в-третьих, дело Балгазпромбанка разворачивается не просто в сторону «мошенничества» отдельных лиц, а в сторону «русского ландромата».
Выбраны все самые болезненные темы международного имиджа Путина.
И послание Лукашенко звучит так: раз у тебя выборы в 2024 году и ради них ты и твои люди могут публично глумиться над суверенитетом Беларуси, то у меня «тоже выборы», и значит я тоже могу ответить со всей максимальной грубостью. Подождав полгода, Лукашенко очень звонко плюнул в лицо Путину.
Лукашенко пошел на такого масштаба ответные действия, которые хоронят все «дорожные карты интеграции» на долгое время. Ответственность за это Лукашенко в своем обращении к нации 5 августа возложил на Кремль, заявив, что Россия отказалась от братских отношений в пользу партнерских. Слово «партнеры» в языке кремлевских спикеров имеет особое значение, это ироничное обозначение «отношений без всякого доверия». Сейчас оно вообще употребляется как «так называемые партнеры».
Лукашенко считает, что Москва понесет серьезный ущерб, потеряв Беларусь в качестве главного плеча, союзника, партнера во всех интеграционных проектах. Так оно и есть.
Беларусь в некотором смысле слова является «замковым камнем» для Москвы в уже сильно ослабленной концепции российской региональной гегемонии. Если этот камень вынуть, вся конструкция Евразии начнет быстро меняться.