Российский политолог: предстоит довольно трудное десятилетие — Кремль зарывается все глубже

Олег Ерофеев

— Начать хотел бы с перспективы Литвы — небольшой страны НАТО и Европейского союза, у которой уже долгое время есть один стабильный сосед в лице А. Лукашенко и теперь, после тех конституционных поправок, которые вступили в силе России, судя по всему, у нас будет второй стабильный сосед в лице В. В. Путина. Как вы считаете, этот новый период, который сейчас стали считать до 2036 г., он для России может быть периодом стабильности, стагнации или каких-либо других перемен, которые заставит нас переживать и беспокоиться по соседству?

— В первую очередь, надо сказать, что завершен какой-то большой период, если говорить про Россию постсоветского развития, потому что это период с аннексией Крыма и до конституционных поправок. Если мы берем Россию до 2014 года, то ее и политический режим и внешняя политика все-таки отличались от того, что наступило после 2014 г. — шесть лет такое развитие вплоть до конституционной реформы, которую провел В. Путин и, конечно, наступает новый этап.

Если мы в свое время говорили, что у нас посткрымская Россия и посткрымская политика, то теперь, видимо, мы будем говорить, что теперь «постконституционная политика». Лицо этого нового политического курса, конечно, мы не можем сейчас прогнозировать полностью в деталях, потому что политика Кремля, как и любая другая, зависит от внешних факторов, от изменений какой-то конъюнктуры. В ней есть какая-то лабильность, но при этом некоторые вещи можно точно обозначить из того, что можно ждать.

Первое обстоятельство связано с тем, что конституционная реформа в ее форме и содержании усиливает силовой путинский блок, который работает в его пользу. Можно точно сказать, что такой формат конституционной реформы не имеет никакого баланса между силовыми и экономическими властями. Мы привыкли говорить, что в России есть экономический и силовой блоки и между ними некоторый баланс или борьба. Здесь, конечно, реформа целиком в пользу самих таких мракобесных и, я бы сказал, агрессивных политических групп. Это сразу стало видно после окончания самой реформы, потому что сразу поднялись вот эти депутаты, сенаторы, какие-то представители общественной палаты и прочих институций с самыми жесткими предложениями, касающимися идеологии, истории, новых статей в уголовном кодексе и т. д.

Второй важный момент, что хотя Путин обронил такие слова, может многие слышали, что «мы не хотим, что о нас думали будто мы сумасшедшие, которые бегают по улице с бритвой в руке», — это как раз касалось внешней политики и партнерства. Но сама реформа так построена, что вместо какого-то распределения власти вся власть стягивается к президенту все сильнее и сильнее. И так Россия была уже суперпрезидентской республикой. Теперь же многие наблюдают или говорят — это де-факто что-то вроде конституционной монархии по масштабу полномочий, которые стянулись к одному лицу и плюс к этому, еще поправка касающиеся возможного продления срока Путина.

Таким образом реформа осуществила худший сценарий. До реформы у нас был Володин, который говорил: «Нет Путина — нет России». Все смеялись и говорили, что так не может быть, за горизонтом Путина Россия будет. И ожидалось, что конституционные реформы придут форму постсоветскому развитию, с которым потом после Путина Россия будет жить. Но теперь возникла такая ситуация — все стянулось к Путину и это создает чрезвычайно опасную ситуацию, потому что уже окончательно никто не на что не может повлиять. А с другой стороны, вот что нужно подчеркнуть, в России, как все прекрасно знают, хотя и есть институции, но постоянно пишут о том, что за каждой институцией всегда какой-то генерал ФСБ, которые конкурируют между собой. В результате у нас сложилось такая опасная ситуация, когда все решения находится где-то в тени, и происходят они где-то там, где эти генералы, которые возглавляет управление ФСБ, согласовывают эти решения с главами корпораций или каких-то крупных институций, и уже ничто не в публичной сфере. Это ведет к тому, что если в любой момент нога у кого-то сорвется с тормоза, то невозможно будет ни остановить это, ни каким-то образом понять, кто это сделал, кто несет ответственность за это.

Даже этот нынешний судебный процесс против Сафронова, который многие наблюдают, он является ярким примером того, что все смотрят, но никто не может понять, вследствие какой борьбы является арест этого журналиста, потому что, с одной стороны, он защищен космосом и теми офицерами ФСБ, которые поддерживают Роскосмос, а с другой стороны, очевидно, что он пал жертвой другого управления ФСБ и других людей, которые борются с Роскосмосом. Мы не можем себе создать ясной картины, и никто из журналистов, это касается Сафронова, но это может касаться и внешней политики.

— Если такой процесс и дальше будет набирать обороты и, как вы говорите о том, что публичности будет еще меньше, то насколько важно для соседей России и для других стран разбираться, какая группа за кем стоит, от кого какое решение зависит или не зависит, это имеет какой-нибудь смысл?

— Конечно имеет, потому что даже во времена самой закрытой политики, которая была в послевоенные годы, в частности, в отношении с СССР, все равно попытки понять, кто какие позиции занимает в политбюро, имели какой-то смысл. Я ещё раз подчеркну, что даже тогда в этом политбюро все понимали, что существуют такие случайные влияния, то есть человек занимает такую позицию, но он оказывается вовлечен в какую то схему и его позиция меняется, даже на самом верху власти. Точно также в нашей этой всей «системе башен» мы видим хорошо, что нет такой устойчивой позиции, а есть постоянные альянсы.

Сегодня Чемезов действует так, в другой ситуации — по-другому, Ротенберги, Кириенко, политический блок администрации и т.д. При этом надо сказать, все-таки мы видим несколько таких важных моментов сейчас. Первый момент — это русский язык, потому что слова Путина о том, что «Россия заканчивается там, где заканчивается русский язык», которые он не давно произнес, — это все-таки начало такого длинного проекта. Старый проект под названием «Русский мир» кончился, и вот теперь Путин обозначает новый век. Это не простая история, потому что, во-первых, многие считали, что русский язык надо преподавать в разных странах мира, там, где есть желающие, а они есть. И в частности, в Карловом университете, где я нахожусь, традиционно изучают русский язык. Слависты во многих странах мира, если бы не эта ситуация, сказали бы, что это очень хороший план, но, к сожалению, мы здесь понимаем, что когда Путин говорит о русском языке, он встраивает русский язык в некоторую программу влияния, давления, программу мягкой силы и т.д. Это означает, что он будет устраивать такую мобилизацию преподавателей русского языка по всему миру, и, возможно, с довольно печальными последствиями.

Второй момент — это историческая статья Путина. Как вы знаете, он обещал выступить перед 9 мая, сделал это несколько позже, опубликовал статью со своим видением причин Второй мировой войны. И сейчас анонсирована уже вторая его статья, Песков об этом заявил. Здесь важно не то, что в самой статье, там нет ничего принципиально нового, это такая советская схема военной истории XX в., но важно то, что Путин прежде всего, если посмотреть на его выступления, всегда говорил иронически на исторические темы (у него там печенеги, половцы), он никогда не привязывал себя к какой-то конкретной исторической концепции, он отдавал это другим, другие идеологические группы настойчиво пробивали какую-то там патриотическую схему истории. А этой статьей Путин становится сам во главе этого военно-исторического общества, он как бы говорит: я здесь главный историк. До этой статьи мы считали идеологическими историками таких как Нарышкин, который во главе Службы внешней разведки, во главе Военно-исторического общества, бывший министр культуры Мединский, пиарщик и ультрапатриот. Там большой список высокопоставленных чиновников, которые заняты производством довольно агрессивной концепции русской истории — это значит, что Путин выбрал эту концепцию и будет на ней стоять.

— В статье он написал, что страны Балтии добровольно присоединились и все происходило в рамках тогдашнего международного права. Означает ли это, что могут последовать пересмотры каких-либо договоров или их нарушений и т.д.?

— В какой-то части российского истеблишмента в Госдуме, в Совете Федерации, в кругах каких-то политических организаций патриотического толка, там давно назрела эта тема, и она назрела в довольно влиятельной компартии. Там давно назрел такой пересмотр 1991 года в целом и пересмотр всех итогов развала СССР и это касается «Беловежской пущи», в том числе и стран Балтии, хотя в последний Советский период даже коммунисты при Горбачеве не оспаривали, поэтому здесь довольно опасная ситуация нас ждет впереди. Раздаются голоса, что давайте откажемся от беловежских соглашений. Если учесть, что Путин уже отказался от Будапештского меморандума, касающегося Украины, который был раньше, и достаточно иронически смотрит на разные международные договоры, которые до него заключала Российская федерация, можно ждать чего угодно. Мы хорошо видим такое триумфальное бешенство, которое охватило российский истеблишмент. Им кажется, что они получили все карты в руки и могут делать, что хотят. Поэтому я бы сказал, что предстоит довольно трудное в этом отношении десятилетие.

— Некоторые российские эксперты, говоря о конституционной реформе, утверждают, что это конституционный переворот. Можно ли так называть то, что произошло в России с поправками?

— Если смотреть с точки зрения политологии, то как некоторая риторика это допустимо, но это не переворот, потому что переворот — это и приход к власти другого человека или это военное подавление оппозиций и т.д. Здесь мы видим, что конституционная реформа является завершением длинной эволюции с 2014 г. путинского режима, и большинство предлагаемых поправок уже действовали де-факто. Эта конституционная реформа — окончательное уничтожение республики. Если когда-то, в 1991 г., мы все участвовали в создании республики, с определенными республиканскими идеями, то на сегодня мы можем сказать, что республики больше нет.

-Одна из поправок, о верховенстве российского законодательства над международным правом. В этой связи хотел вас спросить об иске в Европейский суд по правам человека. Нидерланды уже обратились и подали этот иск за крушение малайзийского «Боинга» в 2014 г. Как вы думаете, связи с этой поправкой какие перспективы у предстоящего решения, которое может подтвердить вину властей России за сбитый «Боинг»?

— Если смотреть с точки зрения реальной политики, то на выполнение каких-то норм каким-то режимом во многом зависит от того, насколько самому этому политическому режиму необходимы определенные контакты в этом мире, насколько он зависим от добрых отношений с какими-то странами. Мы хорошо видим, что Путин игнорирует все крупнейшие мировые державы настолько, что требования, которые они выставляет в какой-то форме или предложения, которые они делают, он тоже игнорирует.

На мой взгляд, здесь такая ситуация: после конституционной реформы и в этом вопросе руки у Путина и Кремля развязаны, где хотим там поддерживаем эти международные нормы, где не хотим — не поддерживаем. Этой конституционной поправки по поводу превосходства конституционных норм российских над международным правом добивался сам глава конституционного суда Валерий Зорькин, потому что он находился в трудном положении: «ЮКОСу» платить не хотели, признавать «Боинг» не хотят, некоторые крупные масштабные решения связаны с большими выплатами не хотят признавать. Это будет касаться и Крыма, потому что мы понимаем, что в каком-то горизонте вопрос о Крыме встанет в этой же плоскости. Не хотят признавать такие большие вещи и не будут признавать, но в тоже время надо понимать, что если возникнет какой-то внешний политический контур, с которым Путин должен считаться, то, конечно, Москва будет выполнять международные нормы.

— То что русский язык признается, согласно этими поправками, языком государстваобразующего народа, это может в будущем стать источником напряжении в России?

— Сама по себе эта поправка не содержит ничего угрожающего, на мой взгляд, потому что она дополняется нормами поддержании остальных языков Российской Федерации, и даже предполагает, что в каких-то автономиях два языка являются государственными. Но здесь надо иметь в виду, что это в здоровой ситуации так, но в ситуации, когда власть в России захвачена окончательно альянсом силовиков и ультрапатриотических деятелей культуры, на которых мы смотрим и видим — они все превращает в оружие. Есть такое хорошее английское слово «веапонизация» (англ. weapon).

Информация — это просто информация, язык — это просто язык, но если вы находитесь в конфликте со всем миром и если вы говорите себе, что вы находитесь в такой постоянной войне, в том числе и в идеологической, то у вас все виапонизируется, превращается в оружие, и язык тоже. Можно ожидать, что из этой поправки выйдут различные нормы даже для уголовного кодекса, как из всех этих поправок, которые карают за как бы нарушение этой конституционной нормы. Условно говоря, в этом оккупированном Крыму вы можете говорить на крымско-татарском, но в случае какого-то доноса, если вы делаете в публичной сфере, вы можете падпадать под норму о нарушении какой-то конституционной нормы. Это точно также касается темы умаления результатов, итогов, подвигов Второй мировой войны. Никто в России никогда не оспаривал величия подвига народа в огромной войне, но ясно, что под эту норму будет подведена статья уголовного кодекса, и историки, которые занимаются спорными вопросами, они могут начать подпадать под уголовную норму, вот в этом все дело, также и проблемы с языком.

— Так называемые «мемориальные войны», как вы считаете, на ближайшую перспективу после статьи, которую мы читали, после поправок, получат новый толчок, напряжение здесь будет нарастать?

— На мой взгляд, да. Почему? Потому что, как это бывает в России, путинская статья стимулирует и производство разного рода гуманитарных продуктов, потому что вот эти все суперлояльные разного рода молодые и старые деятели кино, культуры, телевидения и т.д., они сразу несут проекты. Если Путин говорит, что русская государственность создана не в Киеве, допустим, не в Новгороде, а в Херсонесе, то тогда быстро подбегают люди, которые начинают производить поток какой-то продукции. Также и с этой статьей Путина, и с его борьбой за Вторую мировую войну, перед лице остального мира. Конечно, это вызовет целый поток этого пропагандистского материала, который будет производиться, к которому будут привлечены сценаристы, деятели кино, литераторы и т.д.. В конечном счете это скажется на школьном образовании, это самое тяжелое последствие. Будут ломать дальше и школьное образование, и гуманитарное образование в университетах.

— Соседи России, страны Запада, Европы, что-то должны в этой ситуации противопоставлять, если мы говорим про переписывание истории или мемориальных войнах?

— Это важный вопрос, над которым многие думают. Я сам об этом думал и писал неоднократно, все-таки сейчас я вижу, какие-то меры влияния на русскоговорящую аудиторию в самой России есть, но они не слишком результативные. Я думаю, что европейские страны, страны Центральной и Восточной Европы должны просто укреплять резистентность, то есть сопротивляемость этому. В сущности каждый человек и социальные группы должны себя дистанцировать от этого.

Знаете, мне нравится сейчас позиция в Чехии, где я в последние три года работаю. Там все-таки, когда статья Путина была опубликована, чешская гуманитарная интеллигенция в сетях писала друг другу, что Путин нам пытается навязать какую-то дискуссию, но она нам не нужна, для нас здесь все решено, это ложная дискуссия, давайте не будем включаться. Лучше мы будем заниматься тем, чем мы занимались, — реально воссоздавать картину XX в., показывать трагедию народа и сами решать для себя, те темные узлы истории, которые есть в каждом народе, но делать это надо самим и внутри своей национальной дискуссии. Вот это мне кажется правильной позицией для Центральной, Восточной Европы, потому что если начинать откликаться на эти старые схемы, которыми охвачено кремлевское руководство, то продвинуться никуда нельзя.

И главное, надо подчеркнуть, что сам Путин в этой статье, как хорошо видно, думает, видимо, что если эту концепцию истории предложить, то возможен какой-то переговорный процесс лидеров больших стран, которые участвовали во Второй мировой войне. Но это, разумеется, не так. Даже если все европейские страны хотели бы каких-то новых переговоров по важным вопросам, по климату, энергетике и т.д., то это все требует других конструкций. Никто не будет вести переговоры в такой конструкции, какую предлагает Путин, потому что мир изменился после Второй мировой войны. Все это понимают. Часть государств — члены Евросоюза, часть — нет, но тем не менее все обрели свой суверенитет, каждая страна прошла свой путь со времен ВМВ, с 1991 года, когда с карты исчез Советский Союз. Все прошли свой путь и проделали большую работу. В этом смысле слова, если что-то и будет формироваться дальше, какой-то язык диалога, то он будет на совершенно другой основе, чем та, которую предлагает сейчас Кремль.

— Там в конце статьи идет речь о экономических трудностях и сотрудничестве, это можно считать такой попыткой обратиться к теме снятия санкции в отношении к России?

— Крым понимает, что санкции не будут сняты никогда, и Дмитрий Медведев прямо об этом говорил, будучи главой правительства. Но это не означает, что Кремль не будет непрерывно вести не столько борьбу за снятия санкции, сколько борьбу за формирования лояльных для себя групп в разных странах мира. В этом смысле слова борьба никогда не закончится, и она всегда подвязана под санкции.

Кремль постоянно пытается занять двусмысленную позицию: что как бы это в интересах наших обоих народов экономическое сотрудничество, давайте забудем про Украину и то, что мы сделали в 2014 г. Так не получится, поэтому Кремль не может рассчитывать на снятие санкций. Больше того, я хочу подчеркнуть, эти шесть лет, которые прошли, показали, что возможности у Кремля построить систему обхода санкций тоже довольно ограничены. В начале все говорили: санкции очень мало влияют, они вообще не действуют, Кремль нашел способ обхода этих санкций. Но всё-таки сейчас, в двадцатом году, мы видим, что система санкций работает, и на длинной дистанции она продолжает создавать Кремлю новые экономические ограничения, с которыми он должен иметь дело, и он не сможет через это перейти. Должно быть найдено в каком-то историческом горизонте важное большое политическое решение, которое эти санкции снимет, но это не будет при Путине.

— Предлагаю сейчас обратиться к ситуации не только в России, но и в Беларуси. В эти дни в Хабаровске проходят довольно масштабные акции протеста. Это заметили не только в России, но и в других странах, люди протестовали против ареста губернатора, который не является образчиком демократии и идеальным человеком. В Беларуси проходили протесты против нерегистрации двух кандидатов, которые тоже не были лидерами оппозиции, носителями каких-то ярко выраженных антилукашенковских оппозиционных мнений. Но люди пошли, стали в очередь, выходили на улицы, это почва протеста та же? Можно сравнивать Минск и Хабаровск в этом плане?

— Все-таки это разные явления, несмотря на некоторые элементы сходства. Конечно, есть такое искушение интерпретировать Лукашенко в качестве губернатора Кремля, но только в Беларуси. Но это не так, потому что Лукашенко — это действительно долгое время самый старый диктатор Европы, у него довольно сильная сложившаяся репутация в этом смысле слова, длинная политическая история, он отчасти, как Назарбаев, является ветераном политической сцены. Что касается губернатора, то это другая история в России.

Дело в том, что в России временами корпоративная борьба ведет к тому, что сажают то одного, то другого, и это продолжается примерно 7-8 лет путинизма. Если до этого Путин никого не сажал и при нем не сажали, то теперь уже сажают больших людей или затевают дела против них. Фургал уже не первый губернатор Хабаровска, поскольку уже были другие аресты, есть еще и меры, и очень крупные чиновники в правительстве, которые пали жертвами в этих кооперативных войн в российской власти.

Что касается Лукашенко, там другая ситуация, неимоверно интересная. То, как он начал проводить эти выборы, начинает принимать черты опрокидывающего голосования, которое мы знаем по некоторым авторитарным режимам прошлого. Выпущены оппозиционные кандидаты, но не слишком оппозиционные, потому что авторитарный режим никогда не выпускает на сцену каких-то радикальных своих противников, они выпускают всегда нечто такое среднее, но тем не менее общественное ожидание начинает притягиваться к этому среднему и внезапно происходит то, чего не ожидал ни один автократ — он приходит в первом туре неуверенно и во втором туре проигрывает выборы.

Я вижу, что сейчас в Беларуси одни люди не верят вообще, что что-то может измениться, другие с изумлением смотрят и думают: двух сняли кандидатов, но поскольку оставили жену Тихоновского, которая объединилась сейчас; и даже если возникает такая странная картина, даже если на следующем шаге за две недели до выборов и ее каким-то образом снять с выборов, а Лукашенко это так сделает, то там возникает для него все равно опасная перспектива так называемого «умного голосования», потому что часть белорусов начинает уже показывать, что они готовы голосовать за любого второго кандидата. Чем это закончиться сейчас стало менее ясно, чем две недели назад.

— У Александра Лукашенко довольно широкий арсенал всяких способов и инструментов предотвращения дальнейшего участия кандидатов в компании, тут всякие варианты возможны. Как вы думаете, каково отношение российских властей к тому, что происходит в Беларуси, есть ли желание повлиять на ситуацию?

— Вот эти публикации, которые мы видим в последний месяц в российской прессе, если брать официальную прессу, там все хорошо видно, Там так пишут, что Лукашенко измучил Путина своим многолетним поведением. Якобы Путин вынужден считаться, не может ничего сделать, давно уже хотел бы его раздавить, но как-то все не находит способа побороть коварство Лукашенко, который каждый раз выходит сухим из воды во всех сложных переговорах с Кремлем. За этим стоит то, что Кремль, конечно, не доволен Лукашенко, но видно, что Кремль ничего и не делает, чтобы снести его сейчас — ждет, чем закончатся эти выборы. И все-таки все пишут, что Лукашенко выйдет из них ослабленным, даже если он одержит победу.

— Его легитимность пошатнется.

— Да, она пошатнется еще немножко. Ему что-то нужно будет делать потому, что он уже сам употребляет интересное слово «альтернативный». Это меня поразило. Скажем, Кремль в отношении к оппозиционным кандидатам просто прямо говорит, что они являются рукой Запада и врагами народа. Лукашенко вдруг стал употреблять слово «альтернативщики».

— Не из своего словаря.

— Да. Это говорит о том, что он пытается смягчить что-то и послать сигнал: я понимаю, что вы имеете право голоса, часть народа говорит, а не просто какие-то наймиты Сороса. Дальше он что-то должен будет с этим делать. Пока непонятно, что. Что касается Кремля, то, думаю, ему выгодно и ослабление Лукашенко, и его поражение. Я писал об этом — Кремль и во всяком случае российская олигархия жадно ждет момента ослабления Баларуси, когда можно будет вторгнуться в приватизацию. Для Кремля политическое решение Беларуси лежит не в сфере Союзного государства, а в сфере скупки экономики. Как только в Беларуси начнется приватизация, а это неизбежно, то это будет означать только одно — гигантские ресурсы русских олигархов, их интересы в первую очередь. Будут ли немцы покупать что-нибудь или европейцы в Беларуси — нет. Ну может быть какие-то производства автостроения или пива, но если говорить о цементных заводах, о мебельных фабриках, об агросекторе, то, конечно, на это будут претендовать мощные русские олигархи, которые могут быстро войти и хорошо знают эту систему отношений, которые уже давно работают на этом рынке. Здесь на самом деле лежит путь утраты Беларусью своего суверенитета — через утрату экономического суверенитета.

— Возможен ли сценарий силового вмешательства?

— На мой взгляд, нет. Было видно по конфликту с Украиной и Грузией, что Путин даже если и применяет военную силу, то действует очень осторожно, стремясь избежать больших жертв и стремясь избежать репутации человека, который участвует в прямом и большом вооруженном конфликте. Поэтому Путин будет ждать, что Лукашенко сбежит, как Янукович, или произойдет элемент сюжета, который резко ослабит саму белорусскую верхушку, которая на блюде Путину принесет все. Но, как любят писать в страшных сценариях, чтобы велось танковое продвижение батальонов через всю Беларусь на западную границу, трудно себе представить. Это нереалистично в современной политике.

— Но Лукашенко пока удерживает эту позицию и размещения российских частей на постоянной основе в Беларуси пока нет, что является позитивным моментом, когда мы говорим об оборонных планах стран Балтии, стран НАТО. Как вы думаете, усилиться давление на Лукашенко со стороны России именно в этом направлении, будет ли желание разместить на постоянной основе военный Российский контингент в Союзном государстве?

— Это непростой вопрос. Надо иметь в виду, что если Трамп останется президентом и будет настраивать на передвижении дальше американских войск с территории Германии на территорию Польши, а это решенный вопрос, то как это будет воспринимать Кремль? Путин может на это не реагировать и считать, что нет реальной угрозы, а её действительно нет. Очевидно, что перемещение таких контингентов не содержит никакой реальной военной и внешнеполитической угрозы. Но Путин может интерпретировать это как угрозу, и в таком случае он будет пользоваться этим для того, чтобы начать давить на Лукашенко и попытаться выдвинуть туда военные базы. Это будет означать, что Путин принял для себя решение участвовать дальше в эскалации, причем в эскалации на территории Европы. До этого весь этот период посткрымский Путин показывал, что его интересует Африка, Ближний Восток, взаимоотношения с Турцией, собственная граница с Китаем, в том числе и в военном смысле, а Европа для него не существует в качестве ближайшей военной проблемой, но это может измениться в любой момент. Если представить себе, что дела у Путина пойдут хуже, то тогда нужно двигаться в любое место, можно двигаться и в это. И это несколько раз было показано на протяжении последнего десятилетия самим Кремлем. Здесь сейчас нас теснят, давайте начнем действовать здесь, для того, чтобы поддерживать какой-то общий градус нашей активности, способности принимать какие-нибудь свои решения.

Сейчас на наших глазах видно, что отношения с Турцией, которые в течении многих лет у Российской Федерации были блистательными, представляли собой чисто экономические отношения, и все там были довольны, но в течении последних трех лет превратились в военно-политический конфликт и пришли к тому, что Турция взяла и в одностороннем порядке забрала Святую Софию, что она давно хотела сделать, но не было повода в силу дружественных и взаимовыгодных экономических отношений. Стоило только начаться этому конфликту, которым Путин завел ситуацию в Сирии, так что и Турция оказалось её участником, как тут же Путин теряет довольно важный символ российской государственности, внешней политики — храм святой Софии в Стамбуле.

— Это прямое следствие этих действий?

— Да, потому что так устроена внешняя политика: если вы начинаете конфликт, то вы начинаете что-то терять, потому что люди, с которыми вы в конфликте, начинают пользоваться возможностью, поскольку вы не сможете ответить. Путин будет нести потери, от этого будет озлобляться, это неизбежно в горизонте ближайших десяти лет. Отсюда будут возникать разные проекты, ведь внешняя политика Кремля очень проективная. Кто-то предлагает сделать вот это, и они начинают думать: да, может быть это получиться, сделаем вот это — и делают. Может быть не все помнят эту нелепую историю, когда три года назад ставился вопрос, что Черногория войдет в НАТО, то на президентских выборах внезапно близкие к Кремлю люди попытались организовать вооруженный мятеж на территории Черногории, смести президента. Это провалилось, но около двухсот человек в этом участвовало, как я помню, и какие-то сербские отставные офицеры, которые были рекрутированы на это дело, и деньги были выделены. Ясно, что такие действия не могут привести ни к какому хорошему результату, кроме осложнения самого положения на Балканах и негативного отношения , удвоенного внимания европейских разведок в отношении таких действий. Вот это один из примеров того, как это все происходит.

— Его можно дополнить и случаем в Болгарии.

— Такие же эпизоды один за другим следуют и в Чехии, где осложняются отношения на практически пустом месте из-за того, что несколько раз арестовывались крупные разведывательные группы, хакерские группы работающие из Праги против других стран. Имелся факт выдачи Российского хакера из Чехии по запросу США и т.д. Это все усложняет ситуацию, на фоне которой действительно правительство может действовать более свободно в отношении Кремля, что они и делают. Я думаю это все кончиться в горизонте пяти лет. Это неплохо понимает внешнеполитические эксперты, которые на Кремль работают. Если посмотреть на некоторые сайты, там есть статьи, где МИДовские эксперты пишут: у нас не крепость-Россия, а бункер-Россия, т.е. мы забираемся в бункер, задраиваем окна, как пишет об этом Андрей Кортунов в одном из своих последних тестов. Так и есть — все глубже зарываться под землю. Мир уже выглядит для Кремля, как целиком с подводной лодки в перископ. Ты временами высовываешь, осматриваешься, и тебя интересуют только мины.

— В 2021 пройдут выборы в Госдуму, как вы думаете, оппозиция как-то может этой ситуацией воспользоваться и как-то утвердить себя, свою позицию в России?

— Наверное, хорошим проектом была бы попытка регистрации новой партии, которая пыталась бы заявить себя выразителем интересов этих двадцати процентов, которые проголосовали против поправок, но это сделать уже технически невозможно потому, что в выборах может участвовать партия, которая зарегистрирована до 1 сентября, за год до выборов. Может, противники поправок и сторонники республики воспользуются уже имеющейся партией. Это неимоверно трудно, потому что, как все знают, имеющиеся российские оппозиционные группы находятся в конфликте между собой и очень неохотно объединяются. Я бы сказал, что даже дело не в том, какая будет позиция у старых групп партий, потому что в массе своей из тех, кто недоволен развитием ситуации сейчас в России, мало кто связывает себя с этими партиями. Есть большая среда недовольства, но она не привязывает себя к этим лидерам. Эта среда хочет себя выразить, это видно по голосованию поправок, но сделать это на выборах 2021 года будет довольно трудно.

Да, Навальный будет пытаться опрокидывать «Единую Россию», это неплохая стратегия, вполне разумная, потому что она наносит удар правящей партией. Конечно, эта стратегия не может привести к большим изменениям, потому что Кремль в ответ имеет возможность все время подкручивать ситуацию. И даже если в результате умной стратегии опрокинули кандидата от Единой России, а победил какой-то другой человек, то Кремль с ним договаривается, покупает его предлагая ему преференции, и человек на это соглашается. Поэтому хорошего сценария у оппозиции и, я бы так сказал, недовольных на думских выборах 2021 года нет, но это не значит, что вокруг выборов не будет конфликта и борьбы. Это точно будет.

Мы хорошо знаем, что практически широкие слои горожан мало вокруг чего могут выразить свое недовольство и каждый раз так было, то есть выборы 2011 г. в парламент вызвали протесты, президентские выборы на следующий год, в 2012 г., также вызволи протесты, в результате «Болотное дело» — очень заметное социальное явление. Разумеется, так будет сейчас и в 2021 г., наверное, будет большой накал, потому что у российского общества образованная часть довольно большая, потому что 15 городов-миллионников, и там довольно много людей, которые мыслят критично, и все чувствуют, что эти выборы 2021 года уже последние, потом начинается бесконечная пустыня и горизонт, который даже не виден. Поэтому, наверное, здесь будет такой бой, всплеск, возможно, прощальный протуберанец российской демократии вспыхнет на этих выборах.

Delfi.ru