Те, кто в разные годы уехал из России, смотрят на происходящее в стране разными глазами. Оптика зависит от многого, и в том числе от срока. Есть те, кто уехал «до Путина» — и для них сам приход Путина был воцарением КГБ, а все остальное воспринималось уже в этом векторе. Есть те, кто уехал уже после 2014 года. Для многих из них «благословенные нулевые» были некоторой нормой, омраченной разве что войной с Грузией. А поворот начался после «рокировки». Играет роль возраст, условия жизни в новой стране. Для старшего поколения очень значим переход от СССР к раннему Ельцину. Для тех, кто начал работать в середине нулевых, весь период падения Берлинской стены — это «история родителей». Есть ли какой-то единый знаменатель? На мой взгляд, есть.
«Посткрым» и слишком много государства
Все эти разные возраста и социальные страты уехавших видят несоразмерно высокую роль государства в России. «Все для государства, ничто вне государства» — этот лозунг был популярен в межвоенный период, в период становления новых национальных государств после крушения европейских империй. Из любой оптики глядя, ты видишь, что в России теперь все «огосударствлено» и непрерывно продолжает превращаться в структуры государства. Владимир Путин является многолетним драйвером этого процесса.
В январе 2020 года Владимир Путин анонсировал поправки к Конституции и отправил в отставку правительство. Это было сделано внезапно. Первые оценки сводились к тому, что поправки направлены на то, чтобы обеспечить пожизненное правление для Путина, многие писали о «конституционном перевороте». Однако при более внимательном взгляде стало ясно, что поправки не связаны с проблемой-2024 и сами по себе не содержат радикального пересмотра Конституции. Все они лишь фиксируют те практики управления, которые сложились уже ранее. Стало ясно, что Путин просто «подкручивает» некоторые статьи Конституции для того, чтобы окончательно оформить ту систему управления Россией, которая сложилась за последние 15 лет. Он делает это почти за четыре года до окончания своей последней каденции, рассчитывая на то, что еще есть время проверить, как работает окончательный дизайн системы, которую он оставит следующему поколению российской бюрократии.
Иначе говоря, поправки и отставки января 2020 не открывают новой эпохи. Они являются лишь оформлением «посткрыма». Переворотом, который надолго определил вектор развития России был 2014 год, а не 2020. «Посткрым» имеет свою логику развития и будет ей следовать. Госкорпорации в экономике, гигантские контингенты служащих в госаппарате и — что очень чувствительно — все это сопровождается новым казенным патриотизмом.
Для человека, живущего за пределами РФ, видящего в повседневности роль государства в стране пребывания по рабочему контракту или уже в окончательной эмиграции — это всепроникающее государство кажется глубокой архаикой. Даже те, кто критически относится к бюрократии в странах Евросоюза, понимают, что в России в результате постсоветского транзита сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, многочисленные реформы позволили внедрить суперсовременные практики управления: быстрое получение документов, быстрые банковские транзакции, электронный документооборот и т. д. А с другой стороны, все это не ведет к good governancе, «качественному госуправлению». Государство не поддерживает свободу и достоинство личности, не гарантирует справедливого суда. А аресты чиновников-коррупционеров не меняют всеобщей системы взяток при получении госконтрактов. Это большое, непрерывно модернизирующееся, но при этом неодолимо «плохое правление». Исчерпывающий анализ того, как во время правления Путина проходила эрозия институтов и их сознательная порча, дал один из самых известных за пределами России политологов Владимир Гельман в своей недавней книге «Недостойное правление. Политика в современной России».
Сарказм вместо морали
Социальные медиа изменили дистанцию. Все стало близко. Фейсбук каждый день приносит сообщения о пытках в полиции, о загородных дворцах московских чиновников, о коррупции. На эти вопиющие факты «плохого правления» накладываются ежедневно обсуждаемые клоунские заявления официальных спикеров — депутатов, медиаперсон. Возникает странный сплав ужаса и анекдотизма, придающий российской общественной жизни черты триумфального постмодернизма. Трудно занять какую-то классическую моральную позицию в отношении этого потока. Старые гражданские и правозащитные позиции явно слабеют перед напором этой двойственности. Наблюдатель втягивается в ежедневный пессимистический сарказм. При этом представление о том, какова альтернатива «Корпорации Россия» не просто ослабело, а даже и исчезло. Дверь альтернативы — особенно после 2014 года — не просто захлопнулась, а как будто и ранее была лишь нарисована на глухой стене и теперь этот контур рассеялся.
Для многих из тех, кто покинул Россию давно — как поздние переселенцы, или недавно — как молодые айтишники новой волны экономической эмиграции, стоит вопрос, как к этому относиться. С иронией дистанцироваться от происходящего в России? Это вполне обоснованная позиция, ведь жизнь идет, дети растут, интегрируются, а внимание к российским событиям — это всего лишь инерция жизненной истории. В конечном счете нарастание безобразия в России лишь подтверждает правоту решения о собственном отъезде.
Судьба немецко-российских малых дел
Гораздо более тяжелая проблема стоит перед теми, кто, уехав, сохранял деятельное внимание в отношении российского общества. В течение всего постсоветского 30-летия многие европейцы, особенно сильно это было в Германии, оказывали поддержку русским. Это было и личным жестом, и работой многочисленных фондов. Германия держала двери открытыми для тысяч и тысяч россиян в программах обмена — и студентов, ученых, для чиновников и деятелей общественных организаций.
Многие российские студенты и аспиранты немецких университетов стали волонтерами этих программ. За тридцать лет сложилась большая среда, объединяющая немцев, симпатизирующих России, русскоязычных выходцев из бывшего СССР, переселившихся в Германию, и тех, с кем они сотрудничали в России. Сегодня эта среда находится в большой растерянности: она столкнулась не только с демонстративным цинизмом российских властей, но — что страшнее — с таким же цинизмом большой части российского общества. «Можем повторить!», агрессивное антизападничество, глумление над «Мемориалом» как иностранным агентом — это ведь не только кремлевский официоз, но и новая риторика обычных людей, граждан, а иногда и тех, кто еще пять-десять лет находился в программах обмена.
Перед глазами людей, например, из Фонда Льва Копелева в Кельне или общества российско-немецкой дружбы в Мюнстере прошла целая эпоха. Они встречали у себя сначала деятелей неформального движения во время «перестройки», помогали художникам и гуманитариям в 90-е, потом принимали у себя российских библиотекарей, школьных учителей. Для них личной трагедией были война в Чечне, убийство Политковской. Эти люди сделали неимоверно много для образа растущей России в своих странах, показывая лучшее из того, что порождало российской общество в течение двадцатилетия. Сейчас в России в оппозиционной среде идет дискуссия о пользе «малых дел». Но люди, о которых я пишу, никогда и не сомневались в их пользе. Они считали, что изменения могут быть только медленными. Только за счет расширения среды современных, свободных людей. Теперь всему этому нанесен жестокий удар.
Русский философ Федор Степун об «антипутинцах»
Поправки к Конституции страшны не тем, что Путин останется у власти до своей смерти, а тем, что они фиксируют окончательное изменение самого общества. Сотрудничества не будет. А это значит, что все, кто симпатизирует России, должны вернуться к старым, древним форматам правозащитной поддержки времен «холодной войны». А что делать в такой ситуации той части «русского зарубежья», которая сохраняет гражданский интерес?
Здесь стоит напомнить знаменитую статью Федора Степуна, русского философа, прожившего долгую жизнь. Высланный из большевистской России в 1922 году, он пережил Вторую мировую войну и даже принял некоторое участие в становлении германской христианской демократии в Германии, будучи профессором университета в 1950-х гг. в Мюнхене.
В 1932 году, когда большевизм в России стоял уже крепко, выстроив свою систему управления обществом и подчинив его себе, Федор Степун написал «Задачи эмиграции». Это маленький текст, написанный для одной и простой мысли: неприемлемо «сменовеховство», т. е. идейные симпатии «новой России», но неприемлем и радикальный антибольшевизм. Почему? Степун пишет о том, что этот радикальный большевизм не имеет приводного ремня с новыми поколениями культурных русских за пределами СССР. В Европе много русской молодежи, — инженеров, ученых, для которых беспощадная борьба с большевизмом — это пафос предыдущего поколения.
Статья Степуна вдруг очень сильно звучит сегодня. Ясно, что никуда не денутся с публичной сцены симпатизанты Путина в Европе среди новой эмиграции и позорные дельцы из старой эмиграции — как некоторые деятели из французских аристократических семейств, лоббирующие интересы Кремля в Европе. Ясно также, что радикальное антипутинство будет очень значимым и дальше. Но с точки зрения Степуна важна и третья сторона — простое утверждение русского культурного стандарта за рубежом.
Федор Степун был христианским демократом, и для него было важным подчеркнуть религиозную основу свободы личности. На длинной дистанции сегодняшний фальшивый и циничный официоз, в который затянуло и большую часть системы образования и культуры — не устоит. Эта эпоха останется временам Ольги Седаковой и Владимира Сорокина, Марка Липовецкого и Светланы Алексиевич, Бориса Филановского и Марии Степановой, Льва Рубинштейна и Андрея Звягинцева, Михаила Шишкина и Александра Эткинда. Неважно, где они сейчас живут и в какой части бывшего СССР они родились.
Но и для тех, кто принадлежит другой философской традиции и обосновывает свободу и достоинство личности иначе, ясно, что культура сама является резервуаром свободы. И никакая форма бюрократии, претендующая диктовать обществу веру, мораль, условия общей жизни, границы гражданской и интеллектуальной жизни — никогда не создаст ничего, кроме «режима деградации». Даже если власть узурпирована, представительная демократия искажена, а общество в целом парализовано, даже в самые темные времена, сохраняются персональные долгосрочные культурные «точки сопротивления». В них сохраняется язык свободы, достоинства и разнообразия, которым и спасается общество от окончательной деградации.
Да, возможно, после 2014 года ситуация плоха, как никогда за весь постсоветский период. И нет смысла надеяться на то, что «сумерки всегда гуще перед рассветом». Но у схемы, которую навязал обществу Владимир Путин и его люди, нет длинного хода. Федор Степун выиграл на длинной дистанции. А те, кто стоил систему исключения его из российского общества, построили ее на песке. Она рассыпалась. И никакие «поправки» не могут быть бетоном или клеем.