Александр Морозов: Все три сценария — очень опасны, конфликтны и плохо прогнозируемы…
В последние два месяца в оценках итогов военной кампании Кремля сложился консенсус: война не кончена, но Путин проиграл. Утвердился нарратив: Кремль планировал блицкриг, но ошибся и в своих военных возможностях, и в оценке сопротивляемости украинцев, и в коллективном ответе Запада. К концу года Кремль завяз в войне, попытка придать ей новый импульс мобилизацией конца сентября не дала результата. Кремль потерял военную, политическую, дипломатическую инициативы.
Безусловно, Кремль готовится к возможному наступлению. Путин дал указание Минобороны к 1 февраля подготовить запрос о «нуждах армии», в Беларусь переброшена стратегическая авиация (в рамках очередных совместных учений), идет подготовка резервистов осенней мобилизации и ожидается повторная «частичная мобилизация». Однако все эти шаги уже не выглядят так убедительно, как подобные им летом прошлого года, когда всерьез обсуждалась возможность продвижения российских войск по югу Украины вплоть до Приднестровья.
Важную роль в создании нарратива о провале путинской военной авантюры сыграли большие медиа – подробные публикации WP и NYT о том, как готовилось решение об агрессии стали основой для понимания ситуации политических элит разных стран. Общий вывод: Путин опирался на вполне рациональный расчет, готовясь к захвату Киева, но совершил роковую ошибку. Как считает один самых известных мировых теоретиков войны Эдвард Люттвак, Путин мог бы микшировать последствия этой ошибки, если бы сразу после отвода войск от Киева, пошел бы на переговоры и отказался бы дальнейшего силового сценария. Но Путин выбрал в качестве продолжения фронтальную войну, углубляя собственную ошибку.
К концу 2022 года российские войска не смогли выполнить ни одной задачи, которые заявлялись политическим руководством РФ: территории, официально аннексированные Кремлем, так и не захвачены полностью, прорвать украинскую оборону не удалось, тактика массированных обстрелов гражданской инфраструктуры не ведет к деморализации украинского общества, попытки дальнейшей мобилизации в РФ не меняют паритета, сложившегося уже к осени 2022 года.
Кремль завяз в войне, а ее дальнейшие сценарии уже не в руках Путина. Повестка войны целиком определяется тремя субъектами: украинской армией и дипломатией, глобальным альянсом поддержки Украины и глобальными медиа.
Провал блицкрига и потеря инициативы очевидны для окружающей Путина российской политической и экономической верхушки. Некоторые эксперты высказывают предположение, что военная верхушка не торопится предъявлять Путину какие-либо победы на фронте, которых он, несомненно, ждет от нее. На этом фоне особенно заметно звучат истерические твиты Д. Медведева, заявления Е. Пригожина с критикой военного руководства. Политическая элита слушает критические комментарии Игоря Гиркина, который обвиняет политическое и военное руководство в том, что оно движется к окончательному поражению, не желая переходить к тотальной мобилизации. Показательным было обсуждение последствий массовой гибели мобилизованных в Макеевке. Несмотря на то, что Администрация Президента несколько раз требовала от военных блогеров (так называемых «военкоров») прекратить деморализующую критику действий военного руководства, в телеграм- и ютьюб-каналах они обрушились с разоблачительными публикациями, называя имена командиров, ответственных за гибель солдат, на Министерство обороны, которое пыталось переложить ответственность на самих мобилизованных.
Можно утверждать, что ожидания, связанные с назначением генерала Суровикина в начале сентября 2022 года, для Путина не оправдались. Никакой убедительной интеграции армейских подразделений, ВЧК «Вагнер», руководства так называемой «народной милиции» ДНР и ЛНР, «кадыровских» подразделений за четыре месяца не произошло, наоборот – конфликты между ними усиливаются и носят публичный характер.
Киев находится в выгодной позиции: украинским войскам достаточно освободить один поселок – и это ложится в линию нарратива убедительного успеха, а Кремлю на фоне многомесячного безрезультатного штурма Бахмута для успеха необходимо нечто масштабное, а это уже невозможно.
Путин уже не выберется из-под глобального нарратива о поражении РФ. Именно поэтому в ноябре-декабре появились многочисленные экспертные публикации о том, к чему это поражение ведет.
Обсуждаются три вопроса, которые будут сохранять актуальность в среднесрочной перспективе. Первый связан с самим Путиным. Считается, что Путин не в состоянии признать свой стратегический просчет и поменять вектор движения. Сам Путин готов двигаться только в направлении дальнейшей катастрофы.
Есть два варианта переворота: самим Путиным, либо его окружением в пользу спасения системы. И оба очень плохо прогнозируются. У Путина не хватает ресурсов для того, чтобы осуществить нечто подобное ГКЧП, т.е. ввести чрезвычайное положение и перенастроить всю систему в следующий формат войны и диктатуры. Но и у его окружения плохие перспективы. Легко представить себе отстранение Путина, но трудно представить себе нарратив, которым это должно сопровождаться, поскольку отстраняющая группа должна будет взять на себя ответственность за прекращение войны, предъявить убедительный «план будущего», и обнаружить готовность строить новые отношения со странами глобального альянса. Очевидно, что взять на себя такой груз непросто. Не видно, кто готов это взять на себя.
Второй вопрос связан с проектированием поствоенной России. Сейчас мы слышим три направления ответа. Первый развивают политические «реалисты». И он сводится к тому, что Россия останется со своей политической системой, со своим «особым путем», вопрос только в том, как именно Россия встраивается заново в систему глобальной и европейской безопасности. Второй ответ – с ним выступил в программной статье Андрюс Кубилюс – ставка должна быть сделана на демократизацию в России, поскольку только демократическое развитие РФ даст гарантии долгосрочной безопасности для соседних стран и континента в целом. Третий ответ обсуждается группой политологов, как желательная опция – распад РФ. С этим распадом связывают и перспективу демилитаризации и денуклеаризации России и ее дальнейшей политики.
И наконец, третий вопрос. Если дальнейший сценарий войны приведет к ее стагнации, к многолетнему нарыву по «линии разделения», то какую форму примет российское общество через 3-5 лет «перманентной войны»? И какова стратегия стран глобального альянса в отношении этого медленно гниющего общества – с галопирующей эмиграцией, культурным производством вне страны, и с сильной фашизацией внутри страны? В ходе первого года войны Европа была занята помощью украинским беженцам, развертыванием поддержки украинской армии и мерами укрепления безопасности на «восточном фланге». Эти задачи сохранятся и дальше. Но в случае сценария «перемирия без мира», стагнации войны по линии разделения – Россия застывает в Z-идеологии с высоким градусом конфликтности, фашизм принимает окончательную форму, а это поставит вопрос о том, какую форму принимает русскоязычное «антифашистское движение» и как оно поддерживается странами глобального альянса.
Иначе говоря, намерение поддерживать глобальную безопасность ставит Европу перед необходимостью быть готовой к быстрому развитию одного из трех сценариев:
1) быстрой хаотизации при распаде системы,
2) тяжелой стагнации с неизбежной фашизацией,
3) либо к выходу на сцену внутренней «коалиции нормализации».
Все три сценария – очень опасны, конфликтны и плохо прогнозируемы в этапах своего развития. Но ничего не поделаешь: хороших сценариев выхода из агрессивной войны нет.