Перед каждыми международными переговорами Владимира Путина с кем-то из коллег на высшем уровне в медиа встает вопрос об урегулировании ситуации в Донбассе. А сейчас, когда и в Киеве заново обсуждаются возможные шаги в этом направлении, ситуация особая. Возникают ожидания. И заново обсуждаются условия такого урегулирования.
Когда заходит речь о «населении», то часто высказываются суждения, подобные тем, что прозвучали в недавнем интервьюИгоря Коломойского. Они сводятся к тому, что если власть договорится с «хозяевами жизни», то есть с владельцами донбасских предприятий, то население «перелиняет» в два дня.
Под такими утверждениями лежит очень глубокое непонимание этико-психологических обстоятельств, которые имеют решающее политическое значение.
Имеется три совершенно разных варианта интеграции.
Первый – а-ля чеченский. То есть условный «Пушилин» в качестве лидера ранее сепаратистской территории меняет взгляды, превращается в «Кадырова», а его люди входят в киевский истеблишмент с «золотыми пистолетами».
И власти должны будут вкладывать средства в восстановление территории, которая де-факто контролируется теми же, кто там участвовал в сепаратизме. А следственные группы национальных ведомств впускаются туда только по согласованию с этими «золотыми пистолетами» – или не допускаются без всяких последствий.
Иначе говоря: «непобежденные» интегрировались обратно на выгодных для себя условиях. В этом случае тот миллион человек, который остался в Донбассе, входит в украинскую жизнь примерно по модели российских чеченцев.
Ясно, что эта модель – возможная внутри российских имперских традиций и нынешней автократии в России – совершенно невероятна в условиях Украины. Никакими «чеченцами» донбасцы, составлявшие силовые органы и гражданские администрации сепаратистского пятилетия, быть не могут.
Второй вариант предполагает интерпретацию через «окончание гражданской войны». В этой концепции донбасцы неизбежно оказываются проигравшей стороной.
Независимо от того, какие силы будут вовлечены в урегулирование – миротворцы ОБСЕ или ООН, будет ли создана переходная администрация консенсусом четырех–пяти стран или даже руководство Евросоюза создаст целую переходную комиссию с большими полномочиями, – все это не снимает понятного вопроса: в каком положении оказываются все те, кто не только был активным участником военных и гражданских администраций, но и вообще все, включая директоров школ, преподавателей высших учебных заведений и так далее?
Все эти люди с точки зрения остального населения Украины оказываются причастными к убийству украинских военных. При этом входят они в интеграцию проигравшей стороной. Предполагается в такой ситуации, что все они переберутся на территорию России.
Таким образом, получится, что 1 млн уже уехал в Россию, 1 млн – на Украину, а из оставшегося миллиона вся активная часть трудоспособного населения, хотя бы в какой-то мере причастная к «государственности ДНР и ЛНР», должна бежать, а остаться должны только люди, которые могут уверенно занимать позицию полной непричастности и отсутствия ответственности за насилие.
При этом сценарии Путин должен позаботиться не только о паспортах (что он уже сделал), но и о приеме 500 тысяч беженцев.
Как бежавшие, так и оставшиеся будут в глубоком ресентименте: война за присоединение к России закончилась поражением, Кремль предал. Виктор Медведчук и другие должны будут выступать политическими представителями и защитниками этой проигравшей стороны.
Понятно, что гуманитарные структуры Евросоюза, немецкие партийные фонды и разные международные организации, имеющие большой опыт, могут работать на этих территориях с «политикой памяти», пытаться влиять на социальное самочувствие населения. Но, откровенно говоря, все эти усилия будут иметь реальное значение только уже для следующих поколений донбасцев, то есть для тех, кто был младшим школьником в период сепаратизма или вообще родился уже после урегулирования. А у нынешних взрослых поколений при этом сценарии «окончания гражданской войны» нет хороших шансов интегрироваться в жизнь Украины.
Третий вариант – это вариант, освобождающий все население от ответственности. Это сценарий «оккупации». Да, хорошо известно, что если концептуально использовать идею «оккупации», то тогда две трети этических и психологических проблем для населения в условиях интеграции снимаются. Поскольку люди – неважно, как это было на самом деле – могут развивать в себе сознание того, что они находились «под оккупацией», а их жизнь была «вынужденной». С окончанием оккупации они возвращаются к нормальной жизни. И этический, и психологический комфорт вскоре восстановится.
Однако очевидно, что этот сценарий невозможен. Концепция «окончания оккупации» подразумевает «военную победу над Россией». На таких условиях Москва не согласится делать никаких шагов в урегулировании.
В отдаленном будущем постпутинскому руководству России, может быть, и удастся сконструировать концепцию «оккупации без России». Например, за счет «оккупации Донбасса временной администрацией Крыма», то есть опереться на версию Гиркина о том, что Донбасс был «оккупирован», но не Кремлем, а какой-то бандой патриотов-имперцев, зашедших самостоятельно со стороны Крыма. Но эту концепцию трудно будет удержать, поскольку факты прямой военной поддержки со стороны России во время Иловайска и Дебальцево никуда не денешь. Москва военной операцией не позволила Киеву взять под контроль эти территории в 2014 году.
3
В результате урегулирования на Украине окажется 1 млн донбасцев, бежавших от войны в 2014 году, которым нелегко далось переселение, – и 1 млн бывших «сепаратистов», которые будут входить в украинскую жизнь на льготных условиях.
Трудно представить себе масштаб тех гуманитарных организаций, которые должны будут смягчить этический конфликт в такой ситуации. И уж точно нельзя рассчитывать на какое-то сильное гуманитарное движение в эту сторону среди украинского населения.
Надо учитывать и то, что на отложившихся от Киева территориях нет никаких движений за возвращение к Украине. Нет и общественных настроений такого рода. Доминирующее настроение: ожидание присоединения к России. Именно учитывая это, европейские лидеры держат «минский формат» замороженным. Поскольку все понимают: невозможно интегрировать территории, население которых хочет прямо обратного. Можно пытаться работать с территориями, в которых настроения делятся как 40 на 60% или 50 на 50%. Но невозможно это делать с территориями, где соотношение 10 к 90%.
Поэтому и вся риторика Кремля относительно выполнения четырех пунктов Минских соглашений ничего не стоит. За ней нет никакой концепции урегулирования. Кремль не может сдать Донбасс на условиях его «поражения в гражданской войне», а создать «чеченский сценарий» – невозможно физически.
Понятно, почему после победы Зеленского на выборах от части его сторонников прозвучали слова о «гражданском конфликте» и о «повстанцах». Переход к этой риторике – да – позволяет осуществить сценарий «интеграции оставшихся безответственных пенсионеров».
Донбасские ответственные лица, за исключением разве что врачей и пианистов, не поверят гарантиям, которые даст им на ранней фазе интеграции Киев или даже международный консорциум. Поэтому бежать придется не 5 тысячам верхних начальников, а гораздо большему контингенту.
4
Иначе говоря, главный вопрос тут не в выполнении четырех пунктов Минских соглашений. А в том, насколько ясно видят себе все стороны урегулирования этико-психологические последствия этой интеграции.
Безусловно, что, например, Германия имеет огромный опыт программ «объединения населения» после 1991 года и этот опыт может быть полезен. Но все же это опыт в отношении немцев – народа с другой дисциплиной и другим отношением к государству. А главное, для восточных немцев, как и для всех граждан государств «восточного блока»,1991 год был не «поражением в гражданской войне», а освобождением от коммунизма. Проблемы с «осси» возникли позже, через десятилетие.
Вопрос не в том, как завтра выполнить Минские соглашения. А в том, кто, как и куда интегрируется, на каких условиях, по какому сценарию, как это институционально организовано и что будет с сознанием больших контингентов «потерпевших поражение».