Сегодня внимание сосредоточено на фигуре Александра Лукашенко. Это вполне оправдано, поскольку массовые протесты в Беларуси сосредоточены на одной теме: «Лукашенко, уходи!». Лукашенко возглавляет Беларусь 26 лет, он уже совершенно архаичен в своем политическом мышлении, его стилистика власти анекдотична, он пережил свое время — это очевидно всем.
Но я хочу обратить внимание на более глубокие аспекты темы «Европа и Беларусь».
1
Цена отношения Европы к происходящему в Беларуси очень высока. Восстание в Беларуси, с одной стороны, символизирует завершение всего нарратива «постсоветского транзита». Общество Беларуси ломает самую длинную персональную диктатуру в Евразии. И одновременно Кремль — со своей стороны — тоже завершил транзит — но в другую сторону. Он оформился, как политическая система, в «неоевразийское антилиберальное корпоративное государство». Владимир Путин его достроил своими поправками к конституции. И теперь Кремль продуцирует и на всю Евразию, и на Беларусь — свой нарратив — одновременно агрессивно-имперский и изоляционистский. Российские советники вмешиваются в выборы в Молдове, пытаясь укрепить пророссийское лобби, в Украине предпринимают попытки усилить пророссийскую партию Виктора Медведчука. А от Минска Кремль ждет интеграции в союзное государство. Если бы не радиация, которую источает Москва, эти народы уже десять лет назад завершили бы свой постсоветский транзит, обустроив свои республиканские институты.
До 2014 года можно было смотреть на «интеграцию» Беларуси с Россией просто как на форму соседского сотрудничества двух стран. Но после аннексии Крыма это, конечно, уже не так. Это уже не партнерство. Беларусы окажутся «замужем за мафией» в случае успеха Кремля. Они этого явно не хотят.
2
В декабре 2021 года будет 30-летие Беловежских соглашений.
Борис Ельцин воспринимал постсоветскую Беларусь в контексте Беловежских соглашений, т.е. в контексте собственной политической биографии. И строил отношения с Украиной и Беларусью как с государствами, чей суверенитет создан при его — Ельцине — участии.
Но Путин в 2014 году окончательно разорвал политическую преемственность. Он нарушил не только Будапештский меморандум. Он стал действовать так, как если бы Беловежские соглашения были денонсированы. Через пять лет после аннексии Крыма Кремль стал требовать от Минска более жесткой и глубокой интеграции.
Однако фундаментальным фактом является то, что, несмотря на культурную, языковую и историческую близость к России, беларусы не хотят интеграции. Она и невозможна. Ведь беларусы никогда не были втянуты в новую имперскую, неоевразийскую философию, у них нет основания идти дальше вместе с Кремлем в глобальный конфликт с Западом.
Беларусы не хотят быть ни политическим форпостом Запада в этом регионе, ни форпостом кремлевского антизападничества. Они хотят исключительно отстоять свое право на республиканскую самоорганизацию.
30-летие Беловежских соглашений мы будем встречать в ситуации, когда несколько стран Восточной Европы находятся ровно в таком же положении, в каком находились страны «восточного блока» в момент крушения коммунизма.
Молдова, Украина и Беларусь «оставлены», если не сказать — брошены, — в зоне между Евросоюзом и Россией. В последние десять лет установилось даже различение между Центральной (вошедшей в Евросоюз) Европой и «Восточной». Но украинское, молдавское и, как теперь выяснилось, беларусское общества проделали уже большой путь. Они сейчас в том же состоянии, в каком Болгария, Румыния и некоторые балканские страны вступали в Европейский союз.
Мы все помним, с какой остротой и болью описывали положение своих стран Чеслав Милош, Вацлав Гавел, Томас Венцлова 30-40 лет назад. В те времена это их народы были брошены в «Восточной Европе». И, как писал Милош, это был не вопрос географии, и не только вопрос послевоенного разделения мира. Мы помним эссе Милана Кундеры 1984 года, в котором он задается вопросом, почему Центральная Европа брошена Западом. Пафос этого текста, написанного после Венгрии-1956, Праги-1968 и еще до начала перестройки, – невозможно забыть. Кундера напоминает в этом эссе слова чешского просветителя XIX века Франтишека Палацкого о «Европе малых отчизн». В тогдашней «восточной Европе», находясь за «железным занавесом», эти великие интеллектуалы — наши современники — ожидали от Европы не «патернализма». Наоборот: они опасались того, что «железный занавес», возникший лишь как следствие компромисса со Сталиным, превратится в «римский вал», отделяющей цивилизацию от варваров.
Сейчас ровно те же голоса мы слышим среди интеллектуалов Украины и Беларуси. Они не выступают с пафосом «вестернизации» своих народов. Наоборот — как Чеслав Милош или Милан Кундера — их голоса — это голос новой, заново осмысляющей себя Европы.
Политический лозунг «Европа от Лиссабона до Владивостока», когда его произносят с дипломатических трибун, мало чего стоит, это риторика. Но человеческий опыт чешских, польских, литовских интеллектуалов 70-х-80-х гг. свидетельствовал ровно о том же, о чем сегодня говорят Сергей Жадан, Марианна Кияновская, Светлана Алексиевич, Дмитрий Строцев. Это не просьба о помощи. Это постановка вопроса о будущем самой Европы.
Мое убеждение заключено в том, что этим народам не требуется никакой «вестернизации», им необязательно выстраивать какой-то отдельный исторический нарратив для того, чтобы вписать себя в Запад. Не Киевская Русь или Великое княжество литовское сами по себе создают «европейскость» этих земель, равно как и не история «тевтонского ордена» на землях Эстонии. Эту идентичность создает «республиканское усилие» общества и отдельных групп, и даже иногда отдельных людей, обладающих общественным влиянием.
И именно это усилие мы сегодня видим в Беларуси.
3
В Германии можно часто услышать, что состояние умов в Турции или Польше для немцев важнее, чем дела в России или тем более в Украине. Мы понимаем, почему так говорят. Но сегодня это «почему» уже архаично.
Люди на Востоке Европы рассчитывают, что Франция и Германия, а вместе с ними и другие старые демократии Европы, образуют новый смысловой альянс, дающий будущее всем «малым отчизнам» на континенте.
Мы знаем, что сейчас постколониальная философия уносит остатки старых гегемоний. Мы видим, что влиятельные ранее теории «демократического транзита» кажутся слишком поверхностными для того, чтобы описать мир, возникший через 30 лет после исчезновения двухблокового мира.
Когда президент Эмманюэль Макрон говорил о «Европе новых поколений», это гораздо более точный образ, чем «Европа от Лиссабона до Владивостока». И если мы сегодня внимательно посмотрим на сцену беларусского протеста, то мы и увидим это «новое поколение Европы»: в тюрьмах Лукашенко оказались 25-35-летние театральные продюсеры, менеджеры IT-компаний, литераторы. Из страны бегут молодые сотрудники прокуратуры и милиции, чье понимание верховенства права пришло в противоречие с собственным будущим при продлении режима Лукашенко.
Мы потрясены тем, как мгновенно обнаружился огромный мир солидарности беларусов, как быстро возникли институции самопомощи, фонды поддержки.
На мой взгляд, это поколение восточноевропейцев не просто «ждет помощи от Европы», наоборот — оно ставит вопрос о самой Европе, оно является манифестацией слов о «Европе новых поколений».