Происходят настолько масштабные события, что прогнозировать состояние российской экономики и политической системы труднее чем когда-либо. Основная линия прогнозов сводится к общей оценке экономических потерь. Но дело не только в том, 3 или 6 процентов ВВП потеряет российская экономика, пойдет ли кризис по V-сценарию или L-сценарию. При любом сценарии экономическая активность в каком-то объеме восстановится.
Проблема заключена в том, что кризис ударил в тот конкретный момент, когда Путин еще не ввел в действие стратегические планы, которые были анонсированы в 2018 году, когда он вступил в очередной срок. Эта каденция и до кризиса проходила у Владимира Путина неудачно.
Были анонсированы 13 национальных проектов[1], которые должны были стать драйверами экономического роста, но к середине 2019 года публичные отчеты показали, что по большинству направлений правительство не может найти достаточного количества экономических субъектов, готовых взять государственные средства для участия в этих долгосрочных программах.[2]
Есть мнение, что Владимир Путин распустил правительство именно из-за неудачного старта этих стратегических инвестиционных программ. Но правительство Михаила Мишустина, у которого «нет ни одной минуты на раскачку»[3], сразу попало в глобальный шторм. Уже очевидно, что до конца 2020 года, а возможно и до середины 2021, это правительство вынуждено будет заниматься ликвидацией последствий этого шторма. Пандемия и ее последствия требуют пересмотреть само содержание этих нацпроектов. Путину придется начать заново.
Борьба Кремля за ослабление санкций, расчет на то, что санкции медленно подвергаются эрозии наткнулись на внезапное «природное» усиление санкций. Пандемия наносит тяжелый урон тем экономическим коммуникациям в обход санкций, которые Кремль выстраивал в течение пяти лет.
Aналитики сходятся в том, что такой конфигурации негативных обстоятельств, как в первой половине 2020 года, у Кремля ранее не было. Это несопоставимо с ситуацией дефолта 1998 года и глобальным кризисом 2008-2009 гг.
Длинный и теряющий энергию политический режим, находящийся под санкциями, попал в турбулентность, вызванную глобальной рецессией, пандемией и серией собственных ошибок. Это не только ошибочная игра с ОПЕК, но и неудачный старт «конституционной реформы», конфликт с Беларусью, организационно слабый вход в пандемию.
Если ранее реалистично мыслящие эксперты опирались на то, что финансовые резервы Кремля позволяют ему пройти сквозь возможный период турбулентности, вызванный глобальной рецессией, то сейчас ситуация явно иная. Еще недавно Минфин говорил, что резервов ФНБ хватит на 6-10 лет, теперь Антон Силуанов заявил, что их хватит до 2024 года, a эксперты говорят, что их хватит на два года.[4]
При этом план Владимира Путина 2018 года — перезапустить экономику за счет крупных инфраструктурных проектов (строительство, активизация Северного морского пути, освоение Арктики и т.д.) — теперь нереализуем, для этого не будет свободных средств.
Кремль вступил в период большой неопределенности и рисков.
Владимир Путин в 2018 году пришел на очередной президентский срок, имея следующие отчетливые стратегические направления во внешней и внутренней и политике.
Во внешней политике:
- дальнейшее укрепление системы обхода санкций;
- укрепление позиции Москвы за счет маневрирования между конфликтующими крупными акторами в мировой политике;
- снижение градуса конфликта с США и снятие с повестки вопроса о вмешательстве в выборы;
- расширение активности на Балканах, в первую очередь, в Сербии;
- активное развитие отношений с Китаем и Юго-Восточной Азией;
- закрепление в Африке;
- новый курс в отношении Беларуси.
Внешняя политика этого периода в целом была менее успешной, чем за все предыдущие периоды путинского правления. Многие двери закрылись в силу причин, не зависящих от Кремля и его усилий.
Игра с Китаем оказалась осложнена сначала торговой войной, которую начал Трамп, а затем пандемией. Китай, с одной стороны, оказался в тяжелом положении, а с другой стороны, его положение в глобальном балансе так резко проявилось в этой ситуации, что кремлевские эксперты стали писать, что период «многополярности» закончился, и мир возвращается к «двухполярности» (США-Китай), а это сразу отбрасывает Кремль на вторую и даже третью линию.[5]
В Европе Москве не удалось расширить круг сторонников отмены санкций. Небольшой круг политиков и депутатов в разных странах Европы, которые после 2014 года прямо выступают за ослабление санкций, не увеличился.
До 2018 года можно было считать, что жесткую позицию в отношении политики Кремля занимают страны Балтии, Польша, Румыния. Уже после 2018 года ухудшились позиции Кремля в Греции, Болгарии и Чехии.
За Кремлем окончательно закрепилась репутация «источника недружественного проникновения», Россия перечисляется наравне с Китаем и Ираном как источник «закрытых стратегических действий», вместо «партнерства» Кремль теперь имеет дело с «контролем за проникновением». Возможности для маневрирования в Европе у Кремля сокращаются.
Атака на Беларусь оказалась явно неудачным «блицкригом». Причем те уступки, которых Кремлю удалось добиться от Александра Лукашенко в процессе так называемой «интеграции в союзное государство», менее важны по своему результату, чем последствия публичного конфликта, развязанного Кремлем против Минска. Безусловно, в долгосрочной перспективе у Лукашенко плохие шансы противостоять Москве. Но на этом треке, начавшемся с заявления Дмитрия Медведева в декабре 2018 года[6] и продолжавшемся весь 2019 год, Кремль явно достиг результата, обратного желаемому.
Большим проектом Кремля в 2014-2020 было расширение присутствия в Африке, которое началось с активизации структур Евгения Пригожина и новой волны продвижения российских госкорпораций в Африку и привело к проведению в Сочи большой встречи лидеров африканских государств с Путиным. Но оценить реальные результаты этого проникновения пока трудно. Эти результаты очень неустойчивы.[7]
Хорошо заметно, что лояльные Кремлю известные внешнеполитические эксперты — А.Кортунов, А.Дынкин, А.Баунов — ясно указывают на то, что требуется коррекция внешнеполитического курса, пытаются предупредить Кремль об опасностях. С.Караганов в последний год выступает с предложением: сохраняя наступательность внешней политики Москвы, перейти к риторике миротворчества и курсу на «зеленую экономику», одновременно формируя большой пул «не-западных» стран по типу движения неприсоединения советского периода.[8] К.Косачев продвинул проект всемирной встречи религиозных лидеров в Москве в 2022 году.
Однако очевидно, что Владимир Путин уже не сможет сам совершить внешнеполитического поворота. Он — заложник последствий аннексии Крыма и попал в ситуацию инерции убывающих возможностей. Возможности наращивать поддержку России в истеблишментах разных стран исчерпаны, и новых идей нет.
Внутренняя политика Кремля два года новой каденции развивалась по стратегическим направлениям, обозначенным Путиным. Основные направления таковы:
- запуск новой серии так называемых «национальных проектов» и поиск драйверов для развития экономики в условиях автаркии. К национальным проектам примыкали отдельные крупные программы — активизация Северного морского пути, освоение Арктики, космические проекты;
- продвижение нового поколения бюрократии («кадровый проект Кириенко»);
- конституционная реформа (закрепление в Конституции некоторых элементов институционального дизайна, сложившегося за последние 10 лет);
- пакет дальнейших модернизационных реформ: пенсионная реформа, реформа надзорно-контрольной деятельности, цифровизация госсектора и др.
По всем этим направлениям в 2018-2019 году Владимир Путин и правительство предпринимали последовательные шаги и добились, кроме нацпроектов, некоторых результатов.
Стратегический курс заключался в том, чтобы вывести на ключевые позиции новое поколение бюрократии, которое и должно принять на себя ответственность за экономический рост и политическую стабильность в следующие 20-30 лет. Сергей Кириенко реализует длинный политический проект, который рассчитан на то, чтобы кадровый рост такой бюрократии меньше зависел от так называемых «башен Кремля», от старых путинских центров влияния.[9]
Кризис и пандемия наносят большой удар по этому долгосрочному проекту вывода на сцену «второго поколения путинской бюрократии». Сыновья высокопоставленных путинских сотрудников и близкие к ним молодые «технократы» оказываются в очень плохих политических и экономических условиях. Инвестиционные программы будут заморожены на несколько лет. Модернизация системы управления откладывается.
Одновременно, как показывают социологические данные, база лояльности слабеет. А события первой половины 2020 года заставляют многих экспертов констатировать, что старая база поддержки у Путина подорвана невосстановимо[10].
Действительно, в девяти крупнейших госкорпорациях и оборонно-промышленном комплексе заняты более 2 млн. человек. В стройсекторе, который сегодня зависит от госзаказа, занято 6,3 млн. Три крупнейших группы «бюджетников» — силовики (восемь ведомств, включая армию) — 3,6 млн, гражданские чиновники всех уровней 2,4 млн, работники системы образования — 5,5 млн. В совокупности это примерно 22 млн человек, чьи доходы и качество жизни семей зависят от госсектора. Это треть всех трудоспособных в России.
Они составляли «ядро лояльности» в долгий период экономического благополучия.
Социолог Дмитрий Орешкин справедливо предлагает также учитывать и фактор так называемых «особых электоральных регионов» — это территории, которые в течение длительного времени показывают на выборах поддержку партии «Единая Россия» и персонально кандидатам от «партии власти» на уровне 90%.
При анализе выборов 2016 года Орешкин показал, что из 28,6 млн голосов, отданных за «Единую Россию» на выборах в Государственную Думу, — 11 млн голосов были получены в этих особых регионах. Это — 20 из 85 регионов России: Чеченская Республика, Республика Дагестан, Республика Ингушетия, Карачаево-Черкесская Республика, Республика Тыва, Республика Мордовия, Ямало-Ненецкий автономный округ, Республика Татарстан, Кабардино-Балкарская Республика, Кемеровская область, Башкортостан, Тюменская область, Чукотский автономный округ, Тамбовская область, Саратовская область, Республика Калмыкия, Республика Северная Осетия — Алания, Республика Саха (Якутия), Астраханская область, Тульская область).[11]
В хорошей ситуации, с ясными перспективами повышения доходов и жизненных возможностей, социальные группы госсектора и «особых регионов» — это два крупных фактора «длинной лояльности».
Но ситуация меняется. И социология, и анализ дискуссий в социальных медиа показывают, что даже в высоко лояльных группах начинается брожение, нарастает критика действий властей.
Кризис 2020 года порождает новый виток обсуждения перспектив путинизма. Ослабление базы поддержки у Путина вряд ли приведет к его добровольному уходу. А это означает, что он должен будет более активно опираться на «ядро лояльности» — это, в первую очередь, военные, сотрудники спецслужб, работники ОПК, их семьи. Роль милитаризма во внутренней политике будет неизбежно нарастать. При этом у Путина нет уже хорошей возможности стимулировать для себя выгодный военный конфликт, за счет которого он смог бы, как это было в 2014 году с Украиной, создать новую выгодную для себя ситуацию, ведущую к укреплению лояльности.
Несмотря на то, что Москва создает риторические угрозы в адрес Финляндии, Чехии, Польши, стран Балтии, она не может атаковать страны НАТО в Европе. Это же касается всего периметра границ РФ. Военное расширение в Африке не создает для Москвы убедительного «врага», которого можно использовать во внутренней политике. Повторная реализация проекта «русский мир», который был успешен для Кремля в 2014-2016 гг., теперь уже невозможна, ресурсы этого проекта исчерпаны, а ситуация с пандемией создает большие ограничения.
Следует обратить внимание на то, что Алексей Чеснаков — в прошлом один из ключевых сотрудников Владислава Суркова, а теперь высокопоставленный сотрудник в аппарате «Единой России» — в своей стратегической статье выражает явную тревогу по поводу того, что политическая система находится в тяжелом состоянии и явно не готова к той турбулентности, которая ее ожидает в 2020-2024. Из статьи видно, что автор и тот круг кремлевских экспертов, к которому он принадлежит, хорошо понимают: Кремль находится в состоянии политической инерции, но на ней он не пройдет через рубеж 2024 года только за счет поправок к Конституции.[12]
Главная проблема внутренней политики для Кремля заключена в том, что социологически значимые слои утрачивают лояльность, при этом путинизм не может предложить им ничего в горизонте 2020-2024.
Несомненно, что пандемия — это «природные санкции», дополнительный и очень сильный удар по экономике. Экономическая автаркия будет усиливаться. Это приведет к тому, что активные слои окажутся во «внутренней эмиграции», в ближайшие три года лидеры малого и среднего бизнеса будут покидать страну. Роль силовиков в условиях автаркии возрастет.
Антипутинская среда российского образованного класса будет быстро увеличиваться.
Это приведет к тому, что через два года, т. е. примерно за два года до президентских выборов, начнется очень острый внутриполитический конфликт. В этом конфликте должна проявить себя та часть истеблишмента, которая должна ответить на вопрос: как сохранить систему без Путина. Это — непростой вопрос. Он не решается только за счет улучшения бюрократии или усиления пропаганды.
У многих российских оппозиционных партий и групп имеются документы, в которых хорошо описана альтернатива путинизму. Такие документы есть у “Яблока”, ФБК Навального (подготовлены по время президентской кампании 2018 года), у Михаила Ходорковского (“Гардарики”, февраль 2020), у партии ПАРНАС. В этих политических манифестах декларируется возвращение к верховенству права, демократии и правам человека, к политике мира и сотрудничества. Возможно, эти документы и сыграют какую-то роль в будущем, однако очевидно, что, если в стране начнется подготовка к открытым, свободным выборам в Государственную думу, это создаст совершенно новую ситуацию.
Нынешние оппозиционные группы растворятся в более масштабном процессе новой политической сегментации. Крупные общественные настроения будут быстро оформляться в новые альтернативы, и до начала этого процесса трудно прогнозировать их конкретный облик, поскольку в формировании нового политического поля будут участвовать все социальные группы современной России, включая и бюрократию, и образованный класс больших городов, и силовиков, и нынешних сторонников оппозиции. Но пока в повестке дня — выборы в Государственную думу осенью 2021 года и они, несомненно, будут сопровождаться острой борьбой, поскольку усиливается разрыв между инерционным курсом Владимира Путина и социальными и политическими ожиданиями широких лояльных кругов.