После Крыма и после Путина

О посткрымской усталости

В 2014 и первой половине 2015 года из опросов, журналистских наблюдений, бытового общения возникало впечатление, что Крым совершил глубокий переворот в российском обществе, возникло новое «большинство», 86% по опросам поддерживали «все, что делает Путин». 86 процентов в этот момент превратились в мем.

В тот период казалось, что Кремль получил на руки все карты для того, чтобы формировать «политическую нацию», было ощущение, что Путин — это новый Муссолини, что он получает возможность конвертировать все мракобесие, которое уже к тому времени накопилось ходом всего периода 2006-2014 — начиная с Дугина и «массового православия мощей» Малофеева, секулярной пропаганды патриотизма Мединского и Старикова и кончая технологическим милитаризмом «Ростеха» и т. д. — все это позволит трансформировать «посткрымское большинство» в какой-то новый этап национального строительства.

Но уже летом 2015-го известный социолог Леонтий Бызов в своем анализе ситуации зафиксировал: действительно, Крым вызвал сдвиг внимания общества с одних проблем на другие, привел к пробуждению старых фобий и архетипов, но несмотря на массовый мем о «скрепах», никакого нового «консерватизма» из путинского поворота не возникает. Бызов подчеркивал: Россия в целом продолжает двигаться в контуре «потребительского общества», а это препятствует переходу к эпохе героического нац-билдинга.

Конечно, в тот момент все были под впечатлением скачка рейтинга Путина — с марта 2014 по март 2015 он подскочил с 59% до 78 или 85% (по разным данным).

Однако буквально через три месяца после выборов 2018 года рейтинг Путина начал стремительно падать, в июне — уже на 8-10%, а в августе ФОМ сообщил, что рейтинг упал до исторического минимума — от 86% осталось лишь 45%. В октябре все социологические службы окончательно зафиксировали, что рейтинг вернулся к «докрымскому» уровню.

Михаил Дмитриев и Сергей Белановский в своем декабрьском докладе ясно показали, что у населения возникло «привыкание», дальнейшая накачка военно-патриотического угара не ведет к повышению доверия. Общая мысль этого и других подобных докладов: «посткрымская эпоха» завершена.

Безусловно, 2018 год — это тяжелый год для Кремля. Грандиозный провал в Британии, развал отношений с Вашингтоном, санкции впервые дали эффект, неудачная пенсионная реформа.

А кроме того, стратегические высказывания Путина прозвучали гораздо слабее, чем в прошлом. Действительно, весь 2018 год Кремль отбивался от международных скандалов, выбрасывал на медиапанель сообщения о чудо-оружии, которым он располагает, а в гражданской сфере Путин выступил с явно слабой идеей «прорыва».

На это обращает внимание Сергей Гуриев в своем недавнем интервью. Путинизм — как модель — выработал свой ресурс, и он уже не сможет предложить стратегию преодоления тех противоречий, которые накопились в системе.

Крымская авантюра Путина как бы сожрала будущее. Она съела регулярное, линейное будущее и переместила всю народную жизнь в режим чрезвычайности

Именно поэтому в конце 2018 года, с одной стороны, начали очень остро восприниматься сообщения об интеграции с Белоруссией — заговорили о новом аншлюсе, инцидент у Керченского моста сразу породил опасения о новой военной операции против Украины (решение проблемы воды для Крыма). С другой стороны, вспыхнули обсуждения «проблемы 2024», как если бы Путин был уже «хромой уткой» и на дворе был бы не 2019, а уже 2022 год.

Постпутинская модель власти

Хотя посткрымский консенсус и сдулся, а у режима накапливаются неразрешимые проблемы, Путин, конечно, не является «хромой уткой», горизонт окончания его правления не виден.

И это породило вторую большую политическую дискуссию: о «постпутинской модели власти».

Одним из ее инициаторов был Михаил Ходорковский, который в серии интервью и выступлений стал развивать мысль о том, что дело не в уходе Путина, а в том, чтобы ликвидировать само разросшееся «место Путина», особую неинституциональную систему власти, которую он создал из поста президента.

Ходорковский сказал: «парламентская республика». Это вызвало волну критических комментариев со стороны специалистов-политологов. Позже он добавил: «парламентская республика с сильным правительством».

Одновременно штаб Навального запустил сайт «План перемен», куда стали писать лучшие умы. Цель сайта — продумать конкретные идеи для будущего.

Крымская авантюра Путина как бы сожрала будущее. Она съела регулярное, линейное будущее и переместила всю народную жизнь в режим чрезвычайности («все — сегодня!»). Поэтому обсуждение того, как все можно устроить после Путина, приняло характер явной футурологии. И к концу года закрепился мем «В прекрасной России будущего». В нем иронично запакована мысль о том, что мы обсуждаем «воображаемое будущее, которого никогда не будет».

Историк и главный редактор журнала академических историков Ab Imperio Илья Герасимов замкнул дискуссию двумя важными статьями. Его мысль проста: оппозиционные политики всегда готовятся к прошлой революции, как и генералы — к прошлой войне. Но невозможно опираться на старые модели «демократизации» и идеи восстановления конституционных свобод, машинально рассчитывая на образы старого либерализма. Потому что на наших глазах меняется весь мировой, глобальный контекст и демократии, и либерализма. Герасимов предупреждает: вопрос о «переходе власти» может встать в таких кризисных экономических и социальных условиях, что сегодняшняя «футурология» на тему перехода власти ничем и никому не поможет.

Основной итог этой дискуссии в течение года заключен в том, что если раньше аналитики уделяли много внимания «свободному классу» больших городов или ежегодным проявлениям публичного протеста, то сейчас, в этом «посткрыме» — будущий «переход» находится в руках какой-то части путинской бюрократии. Поэтому и в докладе Дмитриева — Белановского большое внимание уделяется тому, что на фокус-группах говорят сотрудники госслужбы.

Есть ли план у Путина

Третья большая дискуссия, начавшаяся в прошлом году, касается понимания стратегии, которую выбрал Путин, оказавшись в узком коридоре созданного им «посткрыма». Он игнорирует все материалы собственных социологических служб, доклады экономических и идейных центров. И не сделал шага — ни в ту, ни в другую сторону.

Он не стал дальше накачивать идею «политической нации», которая легко вырастала в 2014-2015 гг. И теперь у него даже уже и Дугин, Стариков и Малофеев — в оппозиции.

Но он не принял и план реформ Алексея Кудрина.

Константин Гаазе и ряд других аналитиков высказывают мнение о том, что аппарат утратил представление о стратегии и живет «одним днем», выполняя текущие указания.

Ясно видно, что тандем Вайно-Кириенко выступает не с позиций укрепления «патриотизма» а-ля Мединский или риторики «без Путина нет России» а-ля Володин. Кириенко вместо этого делает ставку на «корпоративную культуру» и тренинги для «технократов», ясно показывает, что взят курс на создание широкого слоя технократической номенклатуры без излишней патриотической аффектации. Видно, что Кириенко — не герой «консервативной революции».

Путина устраивает имеющийся дизайн — включая все ветви власти, партии, общественное представительство, АП и Совбез, и т. д. Главная задача видится в выращивании адаптированного к этой системе нового поколения технократов, которые будут сохранять систему и передавать ее дальше

В самом конце 2019 года исполнится 20 лет с момента, когда Ельцин передал президентство Путину. Очевидно, что Путин не может просто передавать «кольцо всевластия» дальше. Его задача сводится к тому, что передавать не «кольцо», а окончательно выстроенную систему «государство+общество», которая должна существовать «вечно». Иначе говоря, «посткрым» должен окончательно загустеть и превратиться в бетон, а весь институциональный дизайн системы должен быть признан пригодным для необозримого исторического будущего.

Если что-то в этом дизайне не так — то он должен решительно начинать менять его, поскольку уже прошло 20 лет и дальше ждать нечего.

Но мы видим, что никаких реформистских планов у Путина нет. Его устраивает имеющийся дизайн — включая все ветви власти, партии, общественное представительство, АП и Совбез, и т. д. Главная задача видится в выращивании адаптированного к этой системе нового поколения технократов, которые будут сохранять систему и передавать ее дальше. Нужно просто улучшать технологии внутри этой системы управления: оцифровать ее, вырастить правильных аппаратчиков, «повысить ответственность» членов партии. Чем и занимается, например, нынешний секретарь генсовета «Единой России» Андрей Турчак.

Если посмотреть поток текстов, который порождается привластными авторами и структурами, то хорошо видно: дискуссии о внутренней политике закрыты, «все ушли на фронт».

Партийцы Володина и Матвиенко занимаются «народной дипломатией», продают Путину все новые форумы в Москве с участием иностранных депутатов и политиков, все мозговые тресты порождают доклады о «евразийском сотрудничестве», «восточной политике» (Валдайский клуб) или об участии России в грядущем «переделе мира» (СВОП).

2018 год был самым бледным по части государственнических идей по внутренней политике. Самым обсуждаемым текстом стала статья Валерия Зорькина к 25-летию Конституции. Даже лояльнейший Зорькин в этом тексте обозначает «стратегические разрывы»: состояние государства не соответствует статье о «социальном государстве», система политического представительства не соответствует конституционным нормам политических прав, он выступает за переход к двухпартийной системе.

С уходом Путина система немедленно начнет рушиться по тем швам, которые остались несшитыми. И его правление окажется обнулено ровно так же, как сам он поступил с периодом правления Ельцина. Система исчезнет, а санкции останутся

Доверие необратимо падает. «Посткрымский консенсус» распался. В отношении путинского «прорыва» пессимистически высказываются даже очень лояльные экономисты, а у среднего звена руководителей явно нарастает понимание, что они работают в рамках «нереалистической политики». В этом виде система не может быть передана на руки следующему поколению. Однако Путин, зная это, не делает никаких шагов. Его полностью удовлетворяет та форма государства и общества, которую приняла Россия во время его правления.

Это означает, что с его уходом — сейчас или через 20 лет — система немедленно начнет рушиться по тем швам, которые остались несшитыми. И его правление окажется обнулено ровно так же, как сам он поступил с периодом правления Ельцина. Система исчезнет, а санкции останутся. И тем, кто это будет разгребать — не позавидуешь.

Эксперты говорят – «элита» молчит

Усталость «посткрыма», блуждания вокруг «прекрасной России будущего» и путинское игнорирование видимых всеми напряжений в системе — это три главные дискуссионные темы конца прошлого и начала этого года.

При этом российское общество плотно встроено в корпоративное государство, оно не может ориентироваться на вынесенную вовне часть мозга — на небольшую группу интеллектуалов, инициирующих дисскуссии, хотя и прислушивается к ним. Общество смотрит на то, не качнется ли где настроение начальства тех корпораций, к которым все приписаны.

На начальственных лицах не видно оптимизма. Эти лица хмуреют, на них видны следы тревоги. Вероятно, у 30-летних технократов есть какой-то образ «России будущего», и он как-то отличается от этого же образа у Ковальчука и Сечина. Но в чем отличие? Неизвестно, потому что они молчат.

The New Times