The New Times — Alexander Morozov

Как коронавирус высветил разницу между Россией и Европой

Со своей специфической реакцией на эпидемию Кремль попал в ситуацию, когда он не демонстрирует ни «азиатской дисциплины», как Китай или Корея, ни «европейской субсидиарности». Токсичность России приобретает новый смысл, отмечает политолог Александр Морозов

Угрожает ли вирус демократии?

Многие опасаются, что итогом чрезвычайного положения будет деформация демократии. На мой взгляд, это напрасные страхи. Демократия, конечно, будет деформироваться и дальше, но не из-за конкретно этого чрезвычайного положения. Потому что у всех политических партий и субъектов в Европе долгая и очень продуманная история вокруг «свободы и безопасности». Здесь это сильно отрефлексировано в послевоенный период.

Пандемия мобилизует не только правительственные возможности контроля, но и гражданскую солидарность. Возможно, что даже наоборот — низовая консолидация вокруг пандемии приведет к некоторому ослаблению тенденции на «административный тоталитаризм».

Александр Морозов о выборах и MH17

Не надо так раздваивать сознание, что вот у нас тут в одном углу борьба за Мосгордуму, а в другом — «Боинг». Это все в одном углу. И риторическое удивление по поводу того, как грубо давят «общественность» — это совершенно неуместная наивность

17 июля — 5-летие гибели «Боинга» MH17. Когда приходится слышать в последнее время в связи с выборами в Москве: почему так грубо? почему бы не допустить независимых кандидатов? давайте добьемся справедливости, подадим в суд… и т.д. — я думаю о том, что все эти вопросы сразу отпадают, если смотреть реалистично.

По Москве свободно ходят люди, которые в 2014 году убили 298 человек в самолете. Все расследовано, происхождение «Бука» известно, фамилии названы. Но Кремль ничего этого не признает, не собирается и не хочет улаживать ни с голландским правительством, ни с семьями погибших. Кремль даже не отрицает ничего публично, не предлагает никакой встречной убедительной версии, а просто тупо заявляет, что результаты расследования его «не убеждают». И все. Плюнь в глаза, все божья роса.
И это ведь речь идет не о том, что подпись какого-то живого человека не признали за действительную. «Нас нет» (применительно к выборам) — это лишь безобидная метафора. А вот 298 человек, включая детей — их реально не стало. И за этим ничего не последовало, кроме упорного вранья в течение пяти лет.

«А мы подадим в ЕСПЧ!» И что? Объявлено уже, что в марте 2020 будет трибунал по «Боингу» — плевать Кремлю. Поэтому не надо так раздваивать сознание, что вот у нас тут в одном углу борьба за Мосгордуму, а в другом — «Боинг». Это все в одном углу. И риторическое удивление по поводу того, как грубо давят «общественность» — это совершенно неуместная наивность. Как будто есть «два Кремля». И с каким-то вторым мы будем вести переговоры о справедливых выборах. Нет.

Александр Морозов о Касамаре и Яшине

На ее глазах происходит изощренное извращение самих избирательных процедур — причем не просто законодательно обоснованных с помощью разных норм «цензовой демократии», а просто с позиций «узурпации власти»

У Валерии Касамары, которая является главным конкурентом Ильи Яшина на выборах в Мосгордуму, проблемы даже больше, чем у Нюты Федермессер. Потому что Федермессер могла утверждать, мол, я в политике не понимаю, это не мое, иду помогать людям с обезболиванием. Но Касамара -— профессиональный политолог, ее специализация — политические институты, она защищалась по ценностям либерализма в российском обществе, она и специалист и «миссионер» в области норм государственного управления. Нет ничего плохого в том, что она «в команде Собянина», как она сама заявляет. Это вполне нормальный персональный выбор. Капкан для нее заключен в том, что она не может, в отличие от «нашистской» и «мелкокремлевской» обслуги опираться на то, что ей «Яшин не нравится, и поэтому его не надо пускать на выборы». Потому что это вступает в глубокое противоречие с самой концепцией rule of law и с тем пониманием институционального дизайна демократии, которому она следует как специалист. Ведь на ее глазах происходит изощренное извращение самих избирательных процедур — причем не просто законодательно обоснованных с помощью разных норм «цензовой демократии», а просто с позиций «узурпации власти». «Не хотим — и не допустим» — с помощью провокаторов, специальных медиа, клеветы, и все это делается под руководством исполнительной власти. Как же Валерия Александровна Касамара, профессор политических наук, будет дальше смотреть в глаза студенчеству? Тут ведь получается своего рода нарушение «клятвы Гиппократа». Что ж она — промолчит, глядя на снятие Яшина с выборов? А как же тогда «все остальное»?

The New Times

Украинский транзит в Европу

Кто бы ни победил, поствыборного майдана в Киеве не случится — считает политолог Александр Морозов

Украинские президентские выборы имеют разное значение для Украины, для стран постсоветского транзита, для Кремля и для глобальной политики. До первого тура осталось меньше недели, уже ясно, что Кремль не сделал никаких возможных шагов в адрес будущей администрации в Киеве: не обменял пленных при поддержке Медведчука, не обозначил никакой интриги с урегулированием в Донбассе в расчете на нового президента. И в целом не выразил ничего, кроме жестко негативного отношения Путина к Порошенко. Общее мнение аналитиков: у Кремля нет хорошей стратегии в поддержке того или иного кандидата на президентских выборах, не будет и хорошей стратегии на выборах в Раду осенью.

После Крыма и после Путина

С прошлого года в дискуссиях экспертов появились новые темы: «посткрымская усталость», «есть ли у Путина план» и «Россия после Путина». К каким выводам они приходят, анализирует Александр Морозов

О посткрымской усталости

В 2014 и первой половине 2015 года из опросов, журналистских наблюдений, бытового общения возникало впечатление, что Крым совершил глубокий переворот в российском обществе, возникло новое «большинство», 86% по опросам поддерживали «все, что делает Путин». 86 процентов в этот момент превратились в мем.

В тот период казалось, что Кремль получил на руки все карты для того, чтобы формировать «политическую нацию», было ощущение, что Путин — это новый Муссолини, что он получает возможность конвертировать все мракобесие, которое уже к тому времени накопилось ходом всего периода 2006-2014 — начиная с Дугина и «массового православия мощей» Малофеева, секулярной пропаганды патриотизма Мединского и Старикова и кончая технологическим милитаризмом «Ростеха» и т. д. — все это позволит трансформировать «посткрымское большинство» в какой-то новый этап национального строительства.

Третий заход Путина

Как Путин собирается удерживать власть после 2024 года? По мнению политолога и колумниста NT Александра Морозова, он может сделать паузу, чтобы в 78 лет начать новый цикл «двух сроков подряд»

«Проблема 2024» пока не имеет значения для населения. Путин еще не является «хромой уткой». Для обычных граждан этот вопрос будет важен не ранее весны 2023 года. Эта проблема сейчас не важна и для учета экономических рисков. Она не имеет большого значения даже для оппозиции. Поскольку из трех сценариев — Путин уходит, передавая власть преемнику, Путин не уходит, Путин внезапно умирает — для оппозиции имеет значение только третий. Лишь при последнем, драматическом, сценарии возникает реальная проблема «90 дней». По Конституции президентские выборы должны быть проведены через три месяца — возникает сложный политический лаг, к которому надо быть готовым. Впрочем, всем политическим силам к этому надо быть готовыми, поскольку в этот короткий срок, возможно, будет решаться судьба следующих 20-30 лет.

Для кого это проблема?

«Проблема 2024» оказалась вброшенной в экспертное обсуждение достаточно случайно — в октябре 2018 года председатель Конституционного суда Валерий Зорькин опубликовал программную статью к 25-летию Конституции РФ, которую многие ошибочно восприняли как заявление о необходимости начать новый конституционный процесс. Кремль сразу же опроверг наличие таких планов.

Политика глобального реванша

На что рассчитывает Путин? Точнее сказать, на что он рассчитывает теперь, когда уже предположения о том, что он хорошо играет с плохими картами на руках и что он хороший тактик — остались далеко позади.

На этот вопрос теперь нельзя ответить в старой логике.

Смена парадигмы

Вся послевоенная мировая политика была экономоцентричной: она стала синонимом действий правительств, которые обеспечивают макроэкономическую стабильность и ведут сбалансированную протекционистскую практику, учитывая и интересы партнеров. Особенно ярко такой характер политики стал заметен после крушения двухблоковой системы — после распада СССР и исчезновения социалистического блока. В значительной мере само слово политика заменилось словом «управление», и все ее модели хорошо рассмотрел в своей известной книге «Правительность. Власть и правление в современных обществах» (1999) Дин Митчел.

Недоверие к власти растет. Что будет делать Кремль?

Ответом на падение рейтингов станет попытка оживить политическую жизнь без допуска к ней реальной оппозиции. Но все сценарии кремлевских стратегов — заведомо провальные

Три направления ответа

Все аналитические доклады фиксируют падение рейтинга Владимира Путина, распад так называемого «посткрымского большинства» (энергия выветрилась) и фокусировку разных возрастных и социальных групп на справедливости/несправедливости. Эта справедливость идейно и политически размыта. Она привязана и к политике правительства, и к мигрантам, и к сверхбогатым, и к положению пенсионеров и т. д.

Общество ждет перемен, но протестный потенциал не растет — это фиксируют и доклады Левада-центра, и доклады КГИ Кудрина. А недавнее исследование о самых нижних голосующих возрастных группах (18–24 лет) Дениса Волкова показало, что молодые воспринимают политику уже как природный ландшафт, не интересуются ей и не связывают с ней никаких ожиданий. Только 7% в этих возрастных группах доверяют Путину, но за этим не стоит активного недоверия — это просто реакция на тот ландшафт, в котором выросло поколение. А Белановский в своем докладе напоминает, что два предыдущих кризиса доверия — монетизация льгот (2005) и выборы (2011) — окончились ничем: в первом случае энергия протеста угасла к 2006 году, а во втором — к 2014-му.

Читать далее «Недоверие к власти растет. Что будет делать Кремль?»

Не все попадут в рай

Политолог Александр Морозов о том, как «шутки» Путина на тему ядерной войны отражают российскую внешнюю политику

На Валдайском форуме Владимир Путин «опять пошутил». На этот раз на тему превентивного и ответного ядерного ударов. Развил тему, с которой он однажды уже выступал, когда заявил, что «на миру и смерть красна». Но в прошлый раз он аппелировал к античной доблести, а в этот раз то ли к христианской, то ли исламской концепции рая и ада. Зал хохотал. Но за пределами зала все это было встречено без смеха.

Вот вопрос, который задают себе многие аналитики: политика Кремля настолько груба и демонстративна, что она не может достичь тех целей, которые декларирует.

Впереди выборы в Греции, выборы в Европарламент. При этом предыдущие эпизоды грубого вмешательства Кремля в чужие выборы уже сейчас в центре мирового внимания — позади Черногория, референдум в Македонии, в ноябре комиссия прокурора Мюллера начнет публиковать свои материалы о вмешательстве в выборы в США.

США и Голландия уже выслали военных хакеров со скандалом, глава германской разведки только что публично подтвердил, что располагает доказательствами, что и атака на серверы немецкого МИДа проводилась тоже одной из бригад российских военных хакеров.

Сейчас Россия и Китай внутри национальных центров безопасности во многих странах рассматриваются как «стратегические регионы», т. е. как две страны, которые ведут активное проникновение с недружественными целями. Но легко заметить: в отличие от Китая Кремль ведет себя так, что не совсем понятна рациональность таких действий. Это не «мягкая сила». Это даже и назовешь «sharp power» — такой термин стали употреблять для «жесткой силы», построенной на жестких манипуляциях. Ведь даже и такая стратегия предполагает известную скрытность. А Кремль действует настолько грубо и прямолинейно, что это постоянно приводит к провалам. Непонятно, каков может разумный смысл этой демонстративности в международных отношениях.

Читать далее «Не все попадут в рай»