В пространстве НИЧЕГО

Негативная диалектика в книге Глеба Павловского «Ироническая империя»

Фельдмаршал Миних (а его недавно цитировал и Путин), столкнувшись с задачей описать порядок в России, сказал, что Россия управляется непосредственно Богом, иначе невозможно объяснить, как это вообще работает.

Но Миних на этом эпистемологическом утверждении и остановился. Он не стал пытаться описать, как именно Бог всем этим управляет.

Ясно, что если управляют не люди, а кто-то другой, то и все механизмы, все «нормативные» институты, все внутренние коммуникации — все, что мы видим, — работают иначе. Павловский отвергает все эти нормативные описания постсоветского «транзита», весь терминологический аппарат «гибридности», «авторитарности», «электоральной иллиберальной демократии» как совершенно поверхностный.

Он начинает с сильного тезиса: в отличие от других стран Восточного блока, которые приступили к строительству государства, восстановлению нацбилдинга, созданию систем собственности, права и субсидиарных моделей управления, на месте России после крушения СССР образовалось НИЧТО.

Это очень сильное теологическое утверждение. Привычное и часто встречающее высказывание, что советский период «переломил хребет», «стер память», нанес непоправимый ущерб генофонду, прервал культурное развитие и т.д., Павловский сразу берет в другом ключе — не в плане критики, а как утверждение: итак, тут у нас НИЧТО.

Полная «безвидность», «бездвижность» и есть лишь первичный, аристотелевский мир «потенций». С пустого места Россия начинает формироваться в мозгу Демиурга, как сновидение.

Что следует отсюда? Во-первых, ничто из того, что движется, не обладает субъектностью. Во-вторых, движется оно исключительно за счет «переваливания с боку на бок», т.е. за счет переноса центра тяжести.

Поэтому оно не может двигаться в каком-то «направлении» и не обладает способностью формулировать это направление, поскольку оно возникает стохастически, случайно.

В-третьих, поскольку все, что возникает внутри этого НИЧЕГО, появляется сразу в ландшафте непрекращающейся катастрофы, то совершенно неважно, какие формы оно использует, симулирует или называет в речи, — все возникающее является «формой выживания».

Иначе говоря, исходная модель «политической теологии», которую разворачивает Павловский, примерно такова: представьте себе, что от планеты Земля оторвался кусок пространства, на котором мгновенно все обнулилось и который движется в никуда, а на нем находится одно «сознание» — без тела, без источников движения, и оно создает себе «экстремальный» (в силу исходных условий), нигде ранее и никогда более не существовавший мир. Воображаемый. Это мир чистой диалектики.

В нем нет исторического времени, поэтому все происходит одновременно. Поскольку ничто из видимого не обладает субъектностью, то фундаментальным свойством является «протеизм», т.е. все непрерывно превращается во все, перетекает из одной формы в другую, любые полюса меняют знак «плюс» на «минус» и обратно. Безусловно, это сознание сканирует какие-то остатки образов, имеющихся в памяти, и, как планета Солярис, выбрасывает на поверхность какие-то видимости форм, но они тут же растворяются — поскольку это «игра сознания».

Самый сложный момент этой теологии заключен в том, что солипсистское сознание, помещенное на осколок пространства, в котором НИЧЕГО, ведет игру — «не для денег, а чтобы вечность проводить», и поскольку оно расположено внутри НИЧЕГО, то все фишки, которыми оно играет, и постоянный результат должны быть тоже НИЧЕМ.

На первый взгляд, это кажется очень странной космологией. И, находясь в «евклидовом пространстве», трудно себе помыслить, как может существовать некая система, которая работает не на «прибавлении», а на непрерывном «обнулении». То есть как может одновременно все «исчезать» и «уничтожаться», а система именно за счет этого будет не только продлевать себя, но и обнаруживать сверхсовременную крепкость?

Мы привыкли к тому, что жизнь современных обществ описывается через «позитивные» характеристики. Рост, развитие, совершенствование, реформы, социальный капитал — все эти понятия предполагают ориентацию на «прибавку». Даже если брать модель mafia state — как некую девиацию «позитивной экономики», — то и она ориентирована на «пополнение кубышки», на рост и на избыток.

Но у Павловского иная модель: Система РФ работает целиком на «негативном». Система питается разрывами, нехваткой, бессубъектностью, «отрицательным ростом», непрерывным потоком сообщений о собственных провалах, отсутствием классической ответственности, пренебрежением к логике общественного благосостояния, растратой ресурсов. НИЧТО не порождает на этой территории ни государства, ни общества и вместо всех известных институций создает только «режим выживания». Минимальный контракт между населением и центром заключен в воспроизводстве «чрезвычайных условий». Любые классические понятия — легитимность, суверенитет, полномочия и др. — используются внутри этой системы не как репрезентация институтов, а как имена-маркеры, которые «облепливают» объект, симулирующий субъектность. Система оперирует терминами, как кашей для производства кукол из папье-маше: бумажная каша обволакивает болванку, а затем она вынимается изнутри, и перед нами — картонка с пустотой внутри.

Черная дыра Системы РФ работает как клапан, который прокачивает по коммуникациям слово «нет».

Павловский разворачивает в этой книге весь веер понятий — угрозы, риски, планирование, оппозиция, рента, демократия, идеология и т.д., — чтобы показать, какой странный смысл они имеют внутри этой солипсистской системы, которая использует правдоподобие.

Главный модус действий — импровизация, направление — эскалация, цель — поддержание непрерывной фрустрированности, в которой ни один гештальт не закрывается, ни одна травма не осмысляется. Наоборот: любая травма становится основой желания и наслаждения.

Но дело не в том, что Павловский описывает карго-культы этой власти и ее биополитику. Хотя и это у него получается очень ярко.

Дело в том, что он заходит несколько глубже. Те, кто знаком с «негативной диалектикой» Адорно, сразу увидят: Павловский своим описанием вносит собственный и уникальный вклад в изучение «нестабильных онтологий». Это огромная даже не исследовательская программа, а целая философия, в орбите которой после Адорно — Делез, Жижек, Джудит Батлер, Шанталь Муфф и Антонио Негри. В России ее представляет Артемий Магун. На мой взгляд, если версию этой книги Павловского издать по-английски, то вся эта философская ветка неомарксизма опознает ее как теоретический вклад в «негативную диалектику». Павловский очень убедительно показывает, что путинизм опрокидывает универсализм гегелевской схемы развития. Вполне можно после «геополитической катастрофы» — на пустом пространстве — не создавать ничего. А жить внутри мира, в котором никакого «синтеза» не производится вообще. А все висит в непрерывном спектакле предъявления «тезиса-антитезиса».

Пингвин-солипсист все дальше дрейфует на отколовшейся льдине. Время исчезло, вместе с ним исчезло и будущее. «Отрицания отрицания» никогда не пройдет. У пингвина все есть, но он строит себе мир дефицита, риска, внешних угроз, он делает ставки в воображаемой игре, он охвачен азартом — и живет смутным желанием, в котором не может дать себе отчет. Льдина может быть разрушена, но сама модель этой «нестабильной онтологии» является каким-то важным уроком. Возможно, как раз тем уроком, о котором Чаадаев писал, что Россия призвана продемонстрировать его миру.

Глеб Павловский. Ироническая империя. Риск, шанс и догмы Системы РФ. — М.: Издательство «Европа», 2019. 383 с.